Одиозный экс-следователь, лишенный водительских прав за управление автомобилем в состоянии опьянения, а потом и должности, горит желанием… восстановиться на работе!
Соответствующий судебный иск вменен бывшим сотрудником Следкома своему прежнему работодателю (дело № 2-4120/2023, судья И. В. Мякишева).
К рассмотрению требований гражданина Аношкина Н.С. привлечены Прокурор по ЦАО г. Омска (как надзорный орган), а в качестве «ответчика» в карточке дела значатся две структуры ведомства Александра Бастрыкина: «Следственное управление Следственного комитета России по Омской области» и непосредственно СКР — «Следственный комитет Российской Федерации».
Предмет спора обозначен, как «дела о восстановлении на работе, государственной (муниципальной) службе в связи с признанием приказа в отношении государственного (муниципального) служащего об увольнении недействительным». Казалось бы, достаточно обыденный спор в рамках Трудового кодекса РФ. Однако, СМИ к освещению процесса… не допущены!
По версии служителя Фемиды Инны Мякишевой и примкнувших к ней экс-коллег истца по местному СКР, «в материалах данного гражданского дела имеются сведения, не подлежащие разглашению».
Впрочем, идея «закрыть процесс» от прессы изначально возникла у председательствующей судьи еще до ведения протокола заседания.
Услышав, что в слушатели пытается втесаться постороннее лицо и, выяснив его статус, «человек в мантии» отреагировала мгновенно и весьма однозначно:
— Так мы, это, процесс сейчас закроем…
Не исключено, что это решение у судьи Мякишевой возникло не спонтанно и не с кондачка, а на той внепроцессуальной стадии, когда стороны ожидали приглашения в «зал заседаний».
Как вариант, через телефонное оповещение.
Дело в том, что представители Следкома, еще будучи в коридоре суда, нервно среагировали на само появление СМИ — дескать, что за интерес к данному процессу и к нашим персонам?!
Казалось бы, люди на официальных должностях, одно общее дело делаем — в интересах Общества и Государства, но, как выясняется, некоторые желают творить некие «благие дела» за «закрытыми дверями». Без лишнего ажиотажа и общественного контроля…
Само собой, так просто судебное заседание я не покинул, а дождался соответствующей стадии процесса.
Истец Николай Аношкин, уже настроенный на нужный лад прозвучавшей репликой судьи, заявил ходатайство «об удалении СМИ». Мотивировал экс-следователь свое требование тем, что «в ходе процесса будут озвучены мои персональные данные». Честно говоря, так себе основание и мотивировка, ведь и в других судебных процессах, которые мы освещали с участием гражданина Н. С. Аношкина, озвучивались сведения о его персоне. Те же самые.
Впрочем, представители Следкома, столичного и омского, ходатайство своего оппонента бойко поддержали, Прокурор был более сдержанным в проявлении своих эмоций, полагаясь «на усмотрение Фемиды».
Судья Инна Мякишева без раздумий и паузы, «совещаясь на месте», озвучила уже ранее принятое решение:
— Протокольным определением судебное заседание считать закрытым, потому что стороной истца представлены истребованные данные о состоянии здоровья и эти сведения в случае доступа к ним СМИ могут повлечь негативные последствия…
— Обжалованию не подлежит!
Последняя фраза федеральной судьи, право, покоробила.
Кроме моего искреннего недоумения, она стала для меня и своеобразным отсылом к тем стародавним временам, когда нашим гражданам, имеющим отличное от «партии и правительства» мнение, затыкали рот. И прямо, и образно — через соответствующие околоправовые формулировки.
А почему, собственно, нельзя обжаловать?!
Если пример судьи Мякишевой распространить на другие процессы, на другие суды и на других участников, то представителям СМИ в наших судебных инстанциях более не найдется места.
Кроме упомянутых «персональных данных» и «врачебной тайны» в законодательстве России имеется еще порядка 100 (ста-!) официально действующих нормативных актов, по которым те или иные сведения о гражданине или организации относятся к «категории ограниченного доступа».
К примеру, «государственная тайна», «коммерческая тайна», «налоговая тайна», «банковская тайна», «нотариальная тайна», «адвокатская тайна»… «тайна ломбарда», «тайна связи», «тайна завещания», «тайна усыновления», «тайна исповеди»…
И так далее и тому подобное. Вплоть до «тайны соцвыплат» и «тайны страхователя»!
Если трактовать все формально и дословно — по буквам, то любой судебный процесс — это тайна… «за семи печатями»! Было бы желание у кого-нибудь закрыть процесс от СМИ и тому могут найтись с десяток самых законных и благих мотиваций. Наверное, здесь должны включаться иные рычаги регулирования: должен учитываться контекст судебного спора, предмет тяжбы, общественный резонанс истории… В любом случае Фемида обязана следовать не хотениям участников, а таким фундаментальным принципам Правосудия, как гласность, открытость, доступность. Мне кажется, что это такие элементарные для уровня федерального судьи вещи. Однако, в нашем случае что-то пошло не так.
По «персональным данным» гр. Аношкина Н.С., «которые могут быть озвучены в ходе разбирательства», я уже высказался.
Там никаких секретов для СМИ нет. Более того, уже имеющиеся в открытом Интернет-доступе публикации, где упомянут нынешний истец, содержат сведения, которые им никак не были оспорены, жалоб на распространение излишних «персональных данных» также не поступало.
Ни в редакции СМИ, ни в Прокуратуру, ни в Роскомнадзор. Почему?!
А потому, что никто и не собирался этими сведениями злоупотреблять или разбрасываться. То есть, журналист и СМИ, действуя в рамках существующего правового поля, вполне способны доносить до читателя и аудитории только те сведения, которые допустимы для разглашения по Закону. И в силу здравого смысла.
Что касается «врачебной тайны», то и здесь ситуация, в целом, аналогична. Я уверен, что в ходе данного трудового спора сторонами не обжалуется некий «медицинский диагноз» или «история болезни» гражданина Аношкина, а упоминается лишь сам факт заболевания бывшего следователя, которое случилось с ним на дату увольнения со службы.
Опять же, это я предполагаю, не имея прямого доступа к судебному заседанию и общей информации, которая там обнародуется.
Так вот, вместо того, чтобы немотивированно и незаконно (на мой взгляд) закрывать гражданский процесс судье Мякишевой (и другим участникам) следовало бы ограничиться в рамках судебного следствия упоминанием о том, что у истца на период увольнения имелся больничный лист. Для того, чтобы легализовать документ упоминать врачебный диагноз абсолютно не нужно, достаточно отметить, что у больничного имеется идентификационный номер и электронная регистрация. Какие такие «тайны» могла бы почерпнуть из происходящего пресса?! — вот в чем принципиальный вопрос.
А теперь имеются вполне обоснованные сомнения в том, что судебный процесс не носит заказной характер, что стороны заранее не договорились именно о такой форме реабилитации ранее уволенного по дискредитирующим основаниям сотрудника.
Докажите обратное!
А я свое мнение мотивирую. Как могло произойти такое ЧП, что на момент своего увольнения по дискредитирующим основаниям руководящий должностной чин Следкома (глава СО по ЦАО г. Омска СУ СК России по Омской области) находился на… больничном?!
Предоставлял ли гражданин Аношкин ранее сведения о своей болезни и бюллетень работодателю? Как, будучи на «больничном», следователь был уведомлен об увольнении?
Согласитесь, теперь одни вопросы…
А все из-за сомнительной инициативы «закрыть процесс» судьи Мякишевой. Возможно, сама мысль была подкинута служителю Фемиды представителями СКР, но что точно — идею сотрудники силового ведомства с какой-то не скрываемой радостью и готовностью поддержали.
Зачем…
В последние годы деятельность и позиция Омского Следкома на самом деле вызывает какие-то неоднозначные чувства.
Из разряда «и смех, и грех».
Вот и в очередной судебной заварушке руководство местного СУСКа, в лице своих подчиненных и представителей, может оказаться в еще более негативной парадигме оценок.
Как ни крути.
(продолжение следует…)
Александр Грасс,
специально для БК55
