Спектакль Омского ТЮЗа по пьесе Уильяма Шекспира «Буря» в постановке Руслана Шапорина.
Идя на этот спектакль, я не имел ни малейшего сомнения в том, что Руслан Шапорин, бывший артист ТЮЗа, ныне артист академического театра и по совместительству вольный режиссер, а также худрук театра Владимир Золотарь взялись не за своё дело. Не каждому по способностям и умениям величайшая пьеса Шекспира «Буря».
По интернетным данным, пьеса эта сегодня идет только в двух театрах – Et Cetera у Калягина (режиссер Роберт Стуруа) и в ярославском театре имени Волкова в постановке Генриха Барановского (Польша). Достаточно сказать, что пьеса неудобна для постановки чисто сценически. В ней, например, одним из главных действующих лиц является невидимый «дух воздуха» Ариэль, которого надо сделать видимым. Он должен появиться то в образе гончих псов, то в виде морской нимфы и т.п. Следует показать также бурю на море и кораблекрушение на одном из Бермудских островов. О философии же спектакля, которой постановщики даже не коснулись, пойдет речь ниже. Лишь личное тщеславие Шапорина и, вероятно, греющий душу гонорар подвигнули его на подобное рискованное дело.
Настораживало и пугало также то, что рекламируя перед премьерой «потрясающий», небывалый в истории театрального искусства спектакль, Шапорин и Золотарь заявили, что для этого спектакля они «собрали молодую команду». Удивительное дело, в ТЮЗе всегда были молодые артисты, а если они насобирали еще каких-то более молодых, то кто они? Губернатор или президент, не правда ли, могут собрать команду из кого попало, лучше даже из совершенно неграмотных родственников, а зрителя-то интересует в первую очередь профессионализм артистов.
Худшие опасения оправдались. На сцене действовали и бездействовали совершенно незнакомые ребята, которые, конечно, старались показать то немногое, чему они успели научиться в театре. Я посещаю все премьеры ТЮЗа, но большинство из них ранее не встречал, и узнать, входят ли они в штат театра, не представляется возможным. Золотарь еще год назад убрал фотографии артистов из фойе театра и заменил их планшетом с сотнями одинаковых фотографий своего непотребного кумира Вуди Аллена, автора сатанинской пьесы «Централ Парк Вест». Лишь заслуженная артистка Марина Журило пыталась показать мастер-класс в образе раба и уродливого дикаря Калибана с неизменным винным бочонком в руках.
На сцене только огромный сколоченный из фанеры ящик в виде опрокинутого на спину шкафа, который должен вначале представлять корабль, утонувший на первых минутах спектакля, а затем – неизвестно что. На нем и происходит всё действие. Королевский сын и жених Фердинанд (Максим Пешин) блистает в черной затрапезной бытовой майке, остальные в каких-то комбинезончиках, не подогнанных по фигурам, из магазина рабочей одежды. На переднем плане двое артистов колышут длинную полосу ткани, изображая волну и страшную бурю. Понятно, что денег на спектакль было отпущено ничтожно мало, но не такую же убогость показывать.
Наконец, на верху ящика появляется приятного вида девушка в брюках и мотоциклетных очках. Она совершает некие достаточно скромные телодвижения бедрами, что Шапорин, надо понимать, называет современным пластическим театром, и что-то декламирует. Поскольку перед спектаклем я прочитал пьесу, начинаю догадываться, что это есть «дух воздуха» Ариэль (Анастасия Архипова, ныне ушедшая из театра).
У всех персонажей, кроме невесты Миранды (Вероника Крымских, Ксения Степанова), носы прикрыты белой покрышкой, включая жениха. Вот Миранда видит его впервые и, несмотря на прикрытый нос, говорит: «Как ты прекрасен!». Что это – пародия? Но уж больно неподходящий материал взял для неё ТЮЗ. После спектакля я просил некоторых зрителей разъяснить смысл фокуса с носом, но никто не смог объяснить. Давно привычно ожидать от ТЮЗа всяких непристойностей, но бездарность и эстетическую убогость на уровне колхозной самодеятельности пришлось видеть впервые.
Еще одна нелепая придумка режиссера: он раздергал монологи мудрого герцога Просперо на разнокалиберную шестёрку особ-духов женского пола, каждая из которых говорит поочередно от его мужского имени, а сам Просперо утомленно сидит или молча ходит вокруг говорящих, что-то якобы поправляя в их небогатом туалете. А ведь эту важнейшую роль взял себе в Et Cetera главный артист страны, председатель СТД Александр Калягин. Шапорин же вообще лишил Просперо слов, и только во второй половине спектакля он заговорил. У Шекспира упоминаются несколько духов, но они появляются только раз и лают: «Гау! Гау!» Зато несущие в пьесе смысловую нагрузку духи Ирида (богиня радуги и покровительница брака) и Церера (богиня плодородия) в спектакле отсутствуют. По крайней мере, в программке их нет.
Однако пользу от этого жалкого спектакля я всё-таки нашел в том, что мне пришлось перечитать пьесу «Буря» и убедиться в её уникальности. Пьеса есть философская притча, наполненная горькими раздумьями автора.
В течение всей жизни мир виделся Шекспиру ареной беспрерывной кровавой борьбы. В его трагедиях преобладали темы ненависти, мщения, тщеславия, гордыни. Много есть подобного и в последней пьесе Шекспира «Буря»: предательство, похоть, лицемерие, властолюбие, пьянство, раболепие… И вдруг, в финале пьесы, никто никому не мстит, все прощены, все пришли в гармонию друг с другом и с природой. Буря на острове смела всё противное, недостойное и успокоилась, как в истории о хождении Христа и апостола Петра по водам. Восторжествовала главная евангельская заповедь – возлюби ближнего твоего, как самого себя.
Буря прошла через мировоззрение самого Шекспира, и на последнем этапе жизненного пути в его внутреннем мире произошел переворот. Устами волшебника Просперо Шекспир выражает также важнейшую философскую мысль о том, что наука, оторванная от нравственности, становится опасной для человечества и окружающей его природы. Осознав это, чудотворец отваживается на решительный шаг, отказавшись от вредных и бесполезных для человечества знаний:
Сломаю свой волшебный жезл
И схороню его в земле, а книги
Я утоплю на дне морской пучины,
Куда еще не опускался лот.
Человек не просто существо разумное (homo sapiens), он обязан быть еще и нравственным. Всепроникающий бестелесный дух Ариэль лишен всякой морали, доброты и жалости, свойственных лишь человеку. Эти качества, по Шекспиру, отличают человека от всех чудотворцев и могущественных духов. Поэтому волшебник Просперо отрекается от своего дара, который он приобрел при изучении соответствующих книг. Не разум и волшебство делают человека человеком, а милосердие.
Эту же мысль выражает Шекспир в словах Просперо к дикарю Калибану, которого так примитивно изображает Марина Журило:
… Я научил
Тебя словам, дал знание вещей,
Но не могло ученье переделать
Твоей животной, низменной природы.
Очевидно, что Калибан не просто грубый и невежественный туземец, а сатирическое и скорбное изображение всего человечества.
Остров, описанный Шекспиром, есть образ всей планеты Земля, а шекспировская буря есть символ глобальной планетарной катастрофы, к которой мы стремительно приближаемся сегодня. Шекспир своей притчей опередил человечество на четыреста лет и предупреждает: если оно не изменит себя, не обратится к Богу и будет жить по-старому, ему придет конец. В финале пьесы есть косвенное упоминание о Боге через явление радуги как восстановление гармоничной связи между Богом и человеком. Говорит Ирида: «Я радуга, предвестница чудес, / Мост, на земле опущенный с небес, / Зову – встречай её». Ведь это почти цитата из Библии: «Я полагаю радугу Мою в облаке, чтоб она была знаменем вечного завета между Мною и между землёю» (Бытие, глава 9, стих 13). Очевидно, что насмешник Шекспир возлагает в конце своей жизни надежды лишь на Бога, но постановщик проигнорировал это и, значит, упустил идею пьесы.
Шекспир призывает грешников раскаяться во имя будущей жизни (так случилось напоследок и с другим выдающимся драматургом – Гоголем Н.В.). Недаром действие разворачивается на одном из Бермудских островов, которые являются символом таинственной, сверхчеловеческой и страшной силы, угрожающей человеку. Там непостижимо исчезают воздушные и морские лайнеры, обнаруживаются странные сдвиги во времени. «Буря» – величайшее из прозрений Шекспира, последний завет его человечеству.
Подобное содержание пьесы Шекспира, конечно, и близко не представлялось постановщику Шапорину и худруку театра Золотарю. Потому постановщики превратили пьесу в обычный балаган: внизу уродливый дикарь в лице Марины Журило хлещет вино из бочонка литров на двадцать, хотя в тексте упоминается только бутылка; вверху дух воздуха машет руками и шевелит бедрами, герцоги бегают с деревянными мечами, жених в майке флиртует с мелкими духами женского пола и одна из них (Татьяна Лизунова) седлает его так, что тот растягивается на полу, не выдержав её тяжести. В результате драгоценный текст Шекспира в долетающих до слуха отдельных фрагментах теряет всякий смысл.
Иначе и быть не могло, исходя из уровня сознания и мышления наших героев, постановшика Руслана Шапорина и его единомышленника Владимира Золотаря. Обратимся к их совместному интервью в честнóй и славной газете «Вечерний Омск», где раскрывается уровень их мышления. Вот афоризм Шапорина: «Для меня в этой пьесе есть вечность, а вечность – это прежде всего человек». Кому-то может показаться: какая мудрость, какая глубокая философия! На самом деле здесь явная нелепость: «Вечность – это человек».
Здесь полные нелады с логикой. Человек – это биосоциальное существо, хоть как-то владеющее членораздельной речью, стремящееся продемонстрировать себя на сцене и т.п., а вечность – бесконечная длительность времени существования мира. Как говорится, в огороде бузина, а в Киеве дядька. Или лучше не будем употреблять название этого города всуе, еще начнут искать дядьку, и можно испортить к тому же международные отношения. Лучше скажем так: в огороде бузина, а на сцене дядька-режиссер, которому плохо давались в школе гуманитарные предметы. Ну как можно такому подступаться к гиганту мысли Шекспиру?
Для забавы процитируем еще одну мудрость Шапорина: «Я хочу исследовать такие парадоксы: одна часть человека стремится к гармонии и созиданию, а другая – к разрушению, и его всё время качает из стороны в сторону». Понятно, что здесь идет речь почему-то о шизофрениках, которым свойственно раздвоение личности или о моряках по известной поговорке: на море качка, на моряков напала… тоска. Вряд ли это тема для театра.
Не удержусь, процитирую еще одну с претензией на высокомудрость строчку: «Мы привыкли жить в вербальном пространстве». Хотелось бы заглянуть в это пространство, в котором живёт Шапорин, а я живу по старинке в пространстве пока еще моей страны России и области, ее театральных залов, где случается иногда бывать и где инициативу перехватили как раз те, которые имеют цель разрушения.
Как видим, Шапорин старается выразиться оригинально, глубокомысленно, но получается не очень, как всегда. Может быть, лишь для девочек из его команды молодых он может таким образом произвести впечатление мэтра. Судя по тому, что он одновременно является режиссером-постановщиком, художником-постановщиком и музыкальным оформителем спектакля, подобный уровень постановки Шекспира зеркально отражает именно его уровень сознания, умения и мировоззрения.
В упомянутом интервью Шапорину однозначно вторит Золотарь, но анализ его способа мышления отложим на другой раз.
