БК55 публикует очередной материал из проекта писателя Юрия Перминова «Имена, забытые Омском».
В Омске поэтесса, актриса и драматург Лидия Лесная оказалась в конце 1918 г., хотя ещё в ноябре находилась в Тифлисе (ныне — Тбилиси), где публиковала стихи в местной прессе, участвовала в работе литературно-художественного клуба «Фантастический кабачок».
Можно только предполагать, при каких обстоятельствах она вошла в состав антрепризной группы под руководством режиссёра Григория Невского, будущего Героя Труда (звание присваивалось в СССР в 1928–1938), но уже с января 1919 г., в «колчаковском» Омске, Лесная была задействована в мелодрамах и комедийных постановках с «эротическим уклоном» на сцене Городского театра — «Любовь в 17 лет», «Хочу любить», «Живой товар», а вот о её литературной деятельности в нашем городе мало что известно. Во всяком случае, стихи Лидии Лесной, имевшей к тому времени как своих восторженных поклонников, так и суровых критиков, отсутствуют в антологии «Поэзия Белой столицы» ([редактор Ю.П. Перминов]. — Тобольск: Возрождение Тобольска, 2016), несмотря на то, что составители (В.И. Хомяков, И.Г. Девятьярова) проделали гигантскую работу, выявляя авторов на страницах всех омских изданий того периода.
Увы, ни одного стихотворения нашей новой героини найдено не было. Возможно, тогдашнее творчество Лесной, с её «любовью к пороку», отмеченной позднее Михаилом Зощенко в незавершенной им книге «На переломе», не соответствовало общему «накалу» поэтических публикаций. В томскую же периодику того времени, по понятным причинам, составители не заглядывали: именно там, в газетах «Родина» и «Сегодня» (1919), встречаются стихи Лесной.
Но бытовали и другие суждения. Так, «пленницей любовного плена» назвал поэтессу в авторском сборнике «Юность» (1916) манерный «дендист» Борис Корнеев, возглавлявший в советские годы издательство «Закавказская книга». При этом «аромат греха», исходивший от стихотворений будущей виновницы одной из мемуарных новелл поэта Леонида Мартынова, тифлисскому поклоннику Лидии Лесной казался «туманной сказкой». Вероятно, Корнеев был в неё влюблён…
Справедливости ради, замечу, что эпатировать читающую публику в то время стремились многие поэтессы, но и порочными «на переломе» эпох считались куда менее безобидные, по сравнению с нынешними, проявления «свободы творчества». Да и в поэзии той же Лидии Лесной, исповедующей утончённый культ изящной женщины, ничего предосудительного в смысле «изломанности, извращённости» и, по словам Зощенко, даже «патологии» всё-таки не наблюдалось:
«Любите меня, как любите переплёт / Из белого шёлка или серой кожи, / Пусть я буду вам дорога, / Как ваш кот, / Я не хочу быть дороже…» («Молитва»).
Эти стихи — из первой, довольно объёмной (105 с.) книги поэтессы «Аллеи причуд», вышедшей в 1915 г. в петроградском издательстве «Прометей».
Другое дело, что «куколка, жившая среди ваз, шёлка, ковров, тонких вин и фруктов», и в Омске, а затем в Барнауле, оставалась всё такой же, по мнению критиков, «девушкой… подверженной бессознательной эротике», которая «должна погибнуть от недостатка воздуха и среды». Мол, советские граждане желают новых песен, ибо «никому сейчас не нужны эти цветы, выросшие на навозе этически-гниющего общества» (Комаров П. Лидия Лесная. Жар-птица. Стихи. Алтайское Лито № 2 // Сибирские огни. № 2. 1922. С. 176–177).
Что ж, Лидия Лесная искренне обозначила, вступая в литературу, своё творческое кредо: «Нет лучшего мотива, / Чем — «это красиво» («Грамматика»). Правда, вернувшись после сибирских странствий в «северную столицу», она пошла, в литературном смысле, «дорогой» Нины Подгоричани, чей салон в Омске «городская куколка» (ещё одно определение критиков), безусловно, посещала. А графиня, в свою очередь, старалась не пропускать моноспектакли в Коммерческом клубе, автором и режиссёром которых была её подруга, дерзко спрашивавшая со сцены кого-то, известного только ей самой:
«Твои ласки горят на мне рубинным ожерельем — / Ты — мой хмель! Кто будет похмельем?»
Но это был всего лишь образ — «кокетливой, грациозной женщины-кошечки, оправдывающей свою неверность стремлением к полноте жизни» (Окунев Я. Взыскующие града // Петроградский курьер. 1915. № 227 от 25 сент. С. 4), что перекликалось с женскими образами Игоря Северянина.
Да, Лесную так иногда и называли — «Северянин в юбке»…
Омский Коммерческий клуб (дом купцов Козьминых) на Томской улице (ныне — ул. Лермонтова, 6). Фото 1903 г. (на момент съёмки — окружной суд). В советское время — кинотеатр «Пионер»
Омская публика (впрочем, не настолько уж и омская), шокированная экзотизмом и неожиданностью сюжетных ходов моноспектаклей, с изумлением «узнавала», что находится в городе, где даже «на клумбах растут сапоги и ботинки», и, нарочито негодуя, трепетно внимала истории о том, как «японец японку любил очень сильно», но «однажды ночью целовал негритянку», что изменой не считается, «Ведь этой арапке он не доверил важной тайны, / Он по-японски с ней не говорил, — / Значит — она случайна. / Значит — он не изменил». Вероятно, многие зрители-слушатели и не задумывались над тем (не до того было), что самая важная тайна — это Любовь, а не планы Ставки Верховного Правителя. Но и те, кто приходил в Коммерческий клуб на выступления поэтессы-актрисы, склонной и к «милым мелочам», всё-таки не могли не знать её и как автора пьес «Алые розы. (Дни войны)», «Это было так», «Да, я такая», «Когда женщине всё равно», поставленных на провинциальной и столичной сценах ещё до революционных событий, о чём здесь ещё будет вкратце рассказано…
Да, а что эта за «дорога», упомянутая выше в связи с графиней Подгоричани? — Тем, кто не читал или читал невнимательно предыдущий очерк, напомню, что «дорога» та называется «литературой для детей», которой посвятила себя Лидия Лесная после сибирских странствий, словно ответив на вопрос рецензента из «Сибирских огней»:
«Ещё до революции читал её, и мне захотелось знать, о чём же будет петь куколка теперь, когда огонь революции сжёг её грешный мир?..»
Была у поэтессы и другая стезя — сатирическая, а это означает, что и в «новом мире» хватало всякого. Впрочем, сатириком она себя считала…
Лидия Валентиновна Лесная. Дата и автор — не известны. Качество фотографии, к сожалению, оставляет желать лучшего
Лесная Лидия Валентиновна (наст. имя — Шперлинг Лидия Озиясовна) родилась в семье статского советника и провизора 1 января 1890 г. в Киеве, а возможно и в Бердичеве, но гимназию окончила в тогдашнем губернском городе Российской Империи. Имеются у биографов сомнения и в дате её рождения, что можно объяснить наличием в русской литературе других авторов с подобным псевдонимом, например, Лидии Гештовт (1907–1984) (Кудрявцев В. «Я пою так, как пою — я…» // Лесная Л. Порхающая душа. — Смоленск: Мнемозина, 2011. С. 3). Данное обстоятельство, к примеру, по сей день мешает установить авторство критической заметки в ленинградской «Красной газете» с критикой «обэриутов», но об этом — несколько позже. Выразительный пример грубейшей ошибки — в «Указателе содержания журнала «Сибирские огни» (1922–1964)» (Новосибирск, 1967), где составители, расшифровывая псевдоним «Лидия Лесная», приписали его Лидии Гештовт. Но в 1922 г., когда в № 1 журнала были опубликованы стихи «городской куколки» («Нева-Сена», «Эпилог), «О том, как верил некий граф / фальшивой запонке со стразами», будущей составительнице «Сказок народов СССР» и автору «детских» книжек Гештовт-Лесной едва исполнилось 15 лет, и жила она в то время в Новой Ладоге под Петроградом (Черных С. Я. Среди псевдонимов // Советская библиография. 1982. № 1(191). С. 62).
Но вернёмся к биографии героини настоящего очерка. Едва окончив гимназию (попутно посещала занятия в театральной студии), она пришла в молодёжную труппу Киевского русского драматического театра Николая Соловцова (театр «Соловцов»), играла, и вполне успешно (1907–1909), в спектаклях, поставленных режиссёром Константином Марджанишвили (он же — Котэ Марджанов). Особенно юной актрисе удалась роль Альхен («Юность» М. Гальбе), «погибающей за грехи отцов, начертав кровавыми знаками символ зависимости от посторонних обстоятельств, которыми управляет рок».
Также, в журнале «Театр и искусство» (№ 42. 1907. С. 693) читаем:
«Пользуется у публики «траги-фарс» г-жи Габриэли Запольской «Мораль пани Дульской», довольно живо и талантливо написанная вещица. <…> Искренним тоном вела свою роль г-жа Лесная. <…> Вообще, в текущем сезоне в труппе подобралась талантливая молодёжь. Обращает на себя внимание Лидия Лесная. Помимо несомненных способностей, она отличается вдумчивостью, сознательным и любовным отношением к делу».
Своего учителя — Марджанова — Лесная считала «во многом выше Станиславского — никакого насилия, никакой «системы», и необычайно своеобразные приёмы режиссуры…» (Ненада А. А. Неизвестные воспоминания Лидии Лесной // Дом-музей А. С. Грина: Сборник статей по материалам Межд. науч. конф. «Актуальные проблемы современной филологии». — Киров: Изд-во ВятГГУ, 2005. С. 27). Ну, да, многие женщины, вспоминая молодость, «обожествляют» своих первых наставников, да и в юные годы испытывают к ним самые высокие платонические чувства…
В 1909–1910 гг. Лидия Лесная выступала в Херсонском городском театре в труппе известного антрепренёра Николая Лебедева, летом 1910 г. — в Гомеле. В обоих театрах — вместе с лирической героиней многих стихотворений блоковского сборника «Снежная маска» (1907) — Наталией Волоховой, которой позднее подруга-поэтесса посвятила стихотворение «Петербург» (1914):
»…Петербург разве город? / Это призраки из гранита. / Петербург разве город? Это чудо сна. / Здесь хочется быть красивой, знаменитой. / Нельзя сказать: «я люблю Петербург» — я влюблена».
Осенью 1910 г. наша героиня переехала в Симбирск (ныне — Ульяновск), где спектакли ставил будущий создатель и художественный руководитель Камерного театра Александр Таиров. Театральная пресса с удовлетворением отмечала:
«Драматические инженю будут находиться, главным образом, в распоряжении г-жи Лесной. По внешнему складу это прекрасная исполнительница для таких ролей: фигура, лицо, голос. Роль Оль-Оль [в «Днях нашей жизни» Леонида Андреева. — Ю.П.] впервые нашла себе подходящее исполнение на симбирской сцене в исполнении г-жи Лесной. Только при взгляде на эту хрупкую, миниатюрную, полудетскую фигурку делалась вполне ясной и понятной страшная драма Оль-Оль. Из других ролей г-жи Лесной следует отметить: Елену («Тайфун») и Амелию («Мазепа»)…» (Державин Н. Провинциальная летопись: [Симбирск] // Театр и искусство. 1910. № 42. С. 933).
Описание «внешнего склада» в нашем очерке имеет немаловажное значение, поскольку найдена только одна, скверного качества, фотография поэтессы-актрисы.
В 1911–1916 гг. Лидия Лесная служила в театрах Санкт-Петербурга (Петрограда), в том числе в Русском драматическом театре (бывший Панаевский). Любовь Блок (Менделеева), супруга и «Прекрасная Дама» выдающегося русского поэта, вспоминала, что в 1914 г. играла вместе с Лесной в театре-кабаре дачного финского посёлка Куоккала (Блок Л. Д. Были небылицы о Блоке и о себе // Александр Блок в воспоминаниях современников: в 2-х тт. Т. 1. — М.: Худож. лит., 1980. С. 175). Очень может быть, что «обжиться» Лидии на столичных подмостках помог её двоюродный брат — Григорий Шперлинг (псевдоним — Авлов), российский театральный деятель, режиссёр, критик и педагог, заслуженный артист РСФСР, а тогда — ведущий актёр «Первого Передвижного драматического театра», где его сотоварищем был уже упомянутый нами Таиров.
Литературный же дебют Лидии Лесной состоялся в 1907 г. в киевском журнале «В мире искусств» (стихотворения «Песенка», «Царевна Сумерек», лирический этюд «О цветке, который увял»). Начиная с конца 1913 г. её стихи стали появляться в столичной периодической печати, в частности, в «Огоньке», «Ниве», «Весне», позднее — в «Солнце России» (в т. ч. рассказ «Мотыльки»), «Аргусе» и ряде других популярных журналов.
Возможно, наиболее ранний драматургический опыт — аллегорическая пьеса в стихах «Паж Али» (1908), указывающая на восприимчивый интерес поэтессы к мотивам «борьбы духа и плоти, страдания и страсти, жизни-сна», то есть к тематике и мотивам символистского театра (Акимова М. В. Лесная // Русские писатели, 1800–1917: биографический словарь / гл. ред. П. А. Николаев. Т. 3. — М.: Советская энциклопедия, 1994. С. 349).
Одно из самых известных драматургических произведений Лесной — уже упомянутая нами пьеса «Алые розы. (Дни войны)», посвящённая событиям начала Первой мировой войны в прифронтовом городке и впервые поставленная в Самарском городском театре:
«В первом акте — мирная картина семьи, собравшейся скромно отпраздновать помолвку, — пишет рецензент. — За столом говорят только о войне и на возбуждённые ею темы. Здесь мы слышим о ресторане «Вена», переименованном в «Белград» [петербургский ресторан «Вена», где находился зал для писателей, с началом войны стал называться рестораном И. С. Соколова — по фамилии владельца. — Ю.П.]; о наступившем благополучии вследствие запрещения продавать водку; тут еврей доктор доказывает, что Россия — это его Родина. <…> И только Густав Эртель, немец, имеющий во Франкфурте брата, — солдата германской армии, затронул вопрос о своих ныне возникающих новых отношениях к этому брату…»
Во втором акте — немцы уже в городе: они врываются в дом, пытают отца семейства, требуя сознаться, где находятся «городские деньги», убивают сына-гимназиста, насилуют женщин… Густав Эртель сходит с ума, но раздаётся свист — врываются казаки и расправляются с варварами. В заключительном акте жених, ставивший «чистоту» невесты выше Родины («Родина — слишком отвлечённо») уходит на войну добровольцем — уже не женихом, потому что после случившегося с невестой, она, по его мнению, стала «любовником (?) германского офицера». То есть проснувшийся в женихе гражданин добивает ни в чём не повинную невесту, уже и так жестоко наказанную войной.
Возможно, такие постановки были в то время востребованы публикой, но самарский театральный критик резюмировал:
«Здесь или недоразумение, или бессилие, или какое-то нежелание дать людей именно в «дни войны» сильных — активных, привлекательных… Не страшно ли думать что германцы пошли на Россию только ради таких дебошей, и что обыватели русского города могут только страдать, но не далее, как до появления каких-то вездесущих казаков?» (С.С. «Дни войны»: пьеса в 3-д. Лидии Лесной // Волжское слово. 1914. № 220 от 14 окт. С. 4–5).
Интересно, что, по свидетельству очевидцев, премьера пьесы прошла в весьма даже «реальных тонах» — одному из «германцев-насильников» челюсть сломали натурально… Столичный журнал «Рампа и жизнь» (№ 42. 1914. С. 14) сообщал: «11 октября в [Самарском] городском театре труппой Н. Д. Лебедева разыграна новая, ещё нигде не шедшая пьеса Лидии Лесной «Дни войны» («Алые розы»), на темы современной войны. <…> Пьеса имела успех. Автора несколько раз вызывали на сцену и поднесли цветы». Вероятно, «казак» из массовки, сломавший челюсть «германцу», тоже не остался без внимания публики…
В том же году была напечатана и поставлена пьеса Лидии Лесной «Это было так» — история из закулисного театрального быта, где в центре событий — психологический срыв на репетиции водевиля актрисы, узнавшей накануне об измене мужа, партнёра по сцене. Вероятно, интерес автора к жизни театра с её богемностью и драматизмом (варьирование одной и той же ситуации в пьесах «Да, я такая», «Когда женщине всё равно») не только свидетельствовал о мироощущении Лесной, не чуждом пряной специфики «Серебряного века», но и имел биографическую подоплёку. Правда, о замужествах Лидии Валентиновны ничего не известно…
В 1913–14 гг. поэтесса посещала собрания «Нового общества поэтов «Физа», созданного литераторами из круга «младосимволистов». Название обществу дал поэт и переводчик Владимир Пяст по одноимённой поэме Бориса фон Анрепа, одной из привязанностей Анны Ахматовой:
»…это Общество задавалось целью и проводило в жизнь начала упорядоченной свободы. Единственно, чего не потерпело бы оно на своих собраниях, — это поэтического хулиганства. <…> В целях полного беспристрастия, «Физа» никогда не собиралась на частных квартирах, а всегда нанимала для собраний какой-нибудь небольшой зал… <…> Тут всегда бывала Ахматова, но так же и Мария Моравская [поэтесса, прозаик, переводчик, в 1917 — эмигрировала в США. — Ю.П.], и Лидия Лесная…» (Пяст Вл. Встречи. — М.: Новое литературное обозрение, 1997. С. 143–144).
Объединение просуществовало два сезона и, судя по всему, заседания пользовались большим успехом среди петербургских литераторов разных направлений. В собраниях участвовали Александр Блок, Георгий Адамович, Николай Гумилёв, Рюрик Ивнев, Михаил Кузмин, Осип Мандельштам, Фёдор Сологуб, Николай Недоброво…
…После выхода «Аллеи причуд» Лидия Лесная, действительно, стала знаменитой, тем более неизменным успехом пользовались авторские чтения стихов из этой книги. К слову, и обычно суровые тогдашние критики отнеслись к ней вполне благосклонно, правда, отметив некоторое влияние эгофутуристов, прежде всего Игоря Северянина, попеняв на «корявую, антимузыкальную и капризную манеру» её творчества. Но, вместе с тем, назвав Лесную «одарённым поэтом города», рецензенты отметили умелое использование акцентного стиха, раешника, интересные находки в области ритма и рифмы, «изящество, лёгкую, ироническую игривость, непредсказуемость сюжетных ходов…» (Яковлев Я. Поэт города //Журнал журналов. 1915. № 25. С. 19). В «Аллее причуд», чаще всего, мы видим влюблённую («всегда» и «во всё») молодую даму, живущую в мире шаловливых выдумок, мечты, любовной игры:
«Давайте сочиним любовь из флирта!.. Хотите дружбой назовём любви капризы? / Хотите мы любовью дружбу назовём? / На конкурсе изломов мы ли не возьмём / Любого приза?»
Редактор «Журнала журналов» Илья Василевский считал этот «мир» воплощением мятущейся души современницы, способной созидать лишь «призрачную, дешёвую и лубочную ресторанную красоту» (Журнал журналов. 1916. № 33. С. 6). Ирония, даже самоирония поэтессы рецензентами замечены не были, хотя тот же Василевский сочинял недурные фельетоны…
К примеру, позволю себе привести стихотворение Лесной «Теперь» (в сокращении и в «строку» — из-за требований редакции к объёму очерка):
«Ау! Ау! Где вы, / Милые девы? <…> Вы дарили няне на Рождество душегрейку / И горько плакали, хороня канарейку. / А кавалеры, что были вам хорошо знакомы, / Писали на память стихи в альбомы. /Нежные девы! / Ау! Ау! Где вы? / Голос ответил: «Молчи! / Они теперь зубные врачи».
Спустя несколько лет девы оплакали своих последних канареек, «настоящие» зубные врачи пошли в чекисты, а в 1916 г. Аркадий Аверченко, признанный «король смеха», пригласил Лидию Лесную сразу на две должности в журнал «Новый Сатирикон» — литературного сотрудника и технического секретаря.
В очерке «Сатириконцы» ныне забытого прозаика и журналиста Ефима Зозули, умершего от ран в ноябре 1941 г., представлены штрихи к портретам как маститых, так и молодых, неизвестных тогда писателей, поэтов и художников. Нашлось место в очерке и для нашей героини:
«Как-то в редакции говорили о темах. Поэтесса Лидия Лесная, робкая, скромная, всегда в густой коричневой или тёмно-фиолетовой вуали, тихо сказала:
— Вот я недавно была в Москве — сколько там прекрасных тем!
— Да, — басом, издевательским тоном сказал Маяковский, — говорят, в Полтаве ещё много хороших тем…
Почему-то все засмеялись. Лидия Лесная смутилась…» (Зозуля Е. М. Сатириконцы // Русская литература. № 2. 2005. С. 181).
Впрочем, по словам Зозули, к Маяковскому все хорошо относились, прощали ему его нарочитую, наносную развязность, да и сам поэт не раз благосклонно отзывался о стихах Лидии Лесной, некоторые из которых соседствовали на полосе с остросатирическими, антимилитаристскими произведениями «горлана-главаря».
«Робкая, скромная…» — согласитесь, несколько неожиданная характеристика в свете того, что мы уже знаем о поэтессе, вернее, о её творчестве. В воспоминаниях матери народного артиста РСФСР Всеволода Ларионова Татьяны Фохт, в 1917 г. — студентки Строгановского училища, читаем:
»…В «Кафе поэтов» за наши ежевечерние выступления мы получали бесплатный ужин и 20 рублей «керенками». Я читала стихи Лидии Лесной. Публика меня очень хорошо принимала, её стихи были уже изданы, но в очень малом тираже [600 экз. — Ю.П.], купить их было почти невозможно. Узнав обо мне, Лидия Лесная стала с оказией присылать мне новые. <…> Первый приют поэтов была «Музыкальная табакерка» <…> Туда часто забредал Владимир Маяковский. Он очень любил слушать стихотворения Лесной, и когда я выходила на эстраду, он громовым голосом требовал: «Фонтанка, Мойка, Мойка, Фонтанка»…» (Фохт-Ларионова Т. Воспоминания Т. Фохт-Ларионовой // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII–XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. [Т. XI]. С. 650, 652).
Ну, если Маяковский требовал, «исполняем»:
«После вчерашнего бала в моём сердце ранка. / Ему надо было на Мойку, а ей на Фонтанку. / Он никогда никого не провожает, / Но им по пути и он с ней уезжает. / Скажет ли он на углу: «Извозчик, стой-ка», / Простится и один поедет на Мойку, / Или он её довезёт… / Ах, злая мысль, как змея, мне сердце грызёт / И от этого там ранка… / Фонтанка… Мойка… Мойка… Фонтанка…»
Приведённые воспоминания Татьяны Фохт относятся к периоду между двумя революциями, а в «Новый Сатирикон» Лесная пришла несколько раньше. Находилась в постоянном общении с Аркадием Аверченко, принимала из рук будущего автора феерии «Алые паруса» и романа «Бегущая по волнам» его стихи и фельетоны. Спустя десятилетия Лидия Лесная напишет для сборника «Воспоминания об Александре Грине» мемуарный очерк, запоминающийся особой теплотой интонации.
В нём автор, в частности, передаёт разговор с писателем, заглянувшим поздним вечером на «редакционный огонёк»:
» — Что если я скажу вам одну неприятную вещь? — сказал Грин.
— Для кого неприятную?
— Для ваших стихов. Я уже давно собираюсь, да всё как-то… неудобно как-то…
— Говорите откровенно. У меня авторского самолюбия нет. Вернее, не было случая проверить, есть ли оно. Мне более или менее везёт.
— В том-то и дело. А ведь вы, простите за грубость, делаете ставку на флирт и…
— Не совсем, но иногда.
— Вы берёте ваши темы из близко лежащих мест, извне, а не изнутри.
— Я не сатирик. У меня нет сатирического отношения к жизни, я… И тут он произнёс слова, полные глубокого значения:
— Вам нужно сатирическое отношение к самой себе. — И продолжая эту мысль, сказал: — Вот вы — секретарь, вам приходится бывать в типографии. Она не показалась вам темой для стихотворения?..»
Через две недели Лесная написала стихотворение «В типографии», и, по словам поэтессы, она никогда ранее «не видела у Александра Степановича такого торжествующего, просветлённого выражения лица» (Лесная Л. Александр Грин в «Новом Сатириконе» // Воспоминания об Александре Грине / [Сост., вступление, примеч. В. Сандлера]. — Ленинград: Лениздат, 1972. С. 238–239)
Лесная Л. Страница воспоминаний «Александр Грин о войне». Машинопись. ФЛММ А.С. Грина
Лесная активно публиковалась в «Новом Сатириконе» — её стихи, появлявшиеся на страницах журнала, были не лишены сентиментальности, но обнаруживали склонность автора к юмору, ироничной игривости, а в отдельных случаях — и сатире. «Создаваемый Л. в сатириконовских стихах образ подчёркнуто аполитичной, капризной женщины-ребёнка («Заяц» и др.) пародировался (ж. «Красная колокольня» (1918. № 1), причислившим Л. к «лит. бездельникам»…» — говорится в биографической статье литературоведа Марины Акимовой (Русские писатели, 1800–1917… С. 349), но Лесная всё-таки заявляла и о своих политических «предпочтениях»:
«Республиканка я, партер! А ты? Кто ты? Ты не сказал, / А я хочу, чтоб этот зал — / Без полуслов и полумер — / Республиканским залом стал» (Лесная Л. Радость воскресла // Новый Сатирикон. 1917. № 13 от 2 апр. С. 14).
Но вскоре и в «скучно-старом партере», и на «галёрке… ярко красной, как кровь», появились большевики. «Новый Сатирикон» выходил до августа 1918 г. (№ 24), а затем был подвергнут цензуре и закрыт правительством Ленина из-за антибольшевистских публикаций. В то же время Лидия Лесная оказалась в Тифлисе (большинству сотрудников журнала пришлось бежать из России), столице тогдашней Грузинской Демократической республики, с чего, собственно, и началось наше повествование…
…Из Омска путь Лидии Лесной лежал в Барнаул, где с февраля 1921 г. работало Алтайское ЛИТО, руководителем которого был уже знакомый нам писатель Глеб Пушкарёв. Общее количество членов литературного объединения колебалось в пределах тридцати человек; здесь же, в Барнауле, в 1922 г. вышел второй и последний сборник стихов «Северянина в юбке» — «Жар-птица» (отпечатан в типографии Алтгубсовнархоза № 1), которому поэтесса предпослала эпиграф:
«И я сижу на мраморном краю / Вся в радуге, как некая жар-птица, / И я молчу о том, что я пою, / И я пою о том, о чём молчится».
Лесная осталась верна своей лирической героине — по насмешливому определению рецензента, «куколке», живущей в придуманном мире.
Лесная Л. Жар-птица. — Барнаул: Б. и., [1922] (тип. Алтгубсовнархоза № 1)
Спустя сорок пять лет новосибирский литературовед Василий Трушкин удивится «разобщённости со временем», «интеллигентскому фрондёрству» лирической героини поэтессы, но при этом, посетовав на «неприятие нового советского быта, в котором, конечно же, было много ещё неустоявшегося», отметит:
«К счастью для поэтессы, её творческое развитие не завершилось на «Жар-птице». Преодолевая узость своей ранней приглушённо-камерной лирики, Лидия Владимировна [Валентиновна! — Владимировной, напомню, была Лидия Гештовт. — Ю.П.] Лесная уже в начале 20-х годов начинает прорываться в большой мир, бушевавший вокруг неё. В 1923 г. поэтесса публикует в «Сибирских огнях» стихотворение «Субботник 20 года». В художественно-иллюстрированном журнале «Сибирь» в 1925 году появляются её стихи о сибирских партизанах. Не утрачивая своей манеры письма, она в подчёркнуто бытовом, и вместе с тем лирическом ключе рисует образ партизана…» (Трушкин В. П. Литературная Сибирь первых лет революции. — Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1967. С. 252–253)
А большой мир, в который «прорывалась» поэтесса, выглядел так:
«Гремя листами заржавелой жести, / Мы стлали ложе новым огурцам. / И было радостно мне то, что вместе, / И было ново, что никто здесь не был сам…»
Но ещё в 1923 г. Лидия Лесная вернулась в Петроград, где начала активно сотрудничать в журналах «Красная панорама», «Смехач», «Мухомор», «Красный ворон», «Бегемот», печатать театральные рецензии в журнале «Жизнь искусства», «Рабочий и театр». 12 апреля 1924 г. приняла участие в первом заседании ленинградского отделения Всероссийского Союза поэтов «второго созыва» (первый — упразднён центральным правлением тремя годами ранее).
Тогда же был утверждён его состав в количестве 63 человек. 3 июня 1924 г. идиллическая картина единения поэтов разных поколений и направлений получила официальное оформление. «Все крупнейшие поэты Ленинграда <…> состоят членами ВСП и организуют в Ленинграде отделение, в которое входят и все пролетарские поэты Ленинграда», — сообщалось в информационной заметке секретаря Всероссийского союза поэтов Николая Захарова-Мэнского. (Захаров-Мэнский Н. Н. Письмо в редакцию // Вечерняя Москва. 1924. 10 апр. № 84. С. 3). В перечне имён «крупнейших поэтов», помимо Анны Ахматовой, Фёдора Сологуба, Николая Чуковского, Татьяны Щепкиной-Куперник, Михаила Кузмина, Мариэтты Шагинян и др. — Лидия Лесная.
В действительности большая группа поэтов из числа «не пролетарских» была кооптирована в Союз без согласования с ними, и вопрос их фактического членства некоторое время оставался открытым. Но эта история выходит за рамки настоящего очерка.
Свои «взрослые» стихи Лидия Лесная тогда уже почти никому не показывала, не говоря уже об их публикации. Но охотно сочиняла для детей фантастические, сказочные и «бытовые» рифмованные истории. Одна за другой вышли книжки: «Гром и молния» (1925, 1930), «Джимми Джой в гости к пионерам» (1925), «Как Ненила холсты белила, краску квасила, платье красила» (1926), «Как ребята в деревне театр наладили» (1926), «Как ребята для деревни проводили телефон» (1926), «Киноаппарат у ребят» (1926) и др. (Лесная Лидя Валент. // Владиславлев И. В. Литература великого десятилетия (1917–1927). — М.-Л.: Госиздат, 1928. С. 149).
Лесная Л. Джимми Джой в гости к пионерам. — М.: Госиздат, 1925
24 января 1928 г. в Доме печати на Фонтанке состоялся вечер «Три левых часа», по существу единственное совместное и самое крупное выступление ОБЭРИУ (Объединение Реального Искусства), и уже на следующий день, в вечернем выпуске «Красной газеты» появился фельетон под названием «Ытуеребо» (искажённое наименование группы) — за подписью Лидии Лесной. Но автором вполне могла быть сотрудничавшая с тем же изданием Лидия Гештовт, тогдашняя студентка Ленинградского института сценических искусств, публиковавшаяся под аналогичным псевдонимом. Никаких политических обвинений в тексте не было, но отдельных формулировок («жуткая заумь отзывает белибердой», «откровенный до цинизма сумбур, в котором никто ни черта не понял» и т. п.) хватило для последующих «оргвыводов».
Ей же, Гештовт, приписывается и авторство сборника прозы Лидии Лесной (Шперлинг) «Затмение луны и солнца» (Л.: Госиздат, 1926), хотя первой в год выхода книги было всего 19 лет, а содержание «астрономических рассказов» свидетельствует о гораздо большем жизненном опыте настоящего автора…
Лесная Л. Затмение луны и солнца. — М.: Госиздат, 1926
В дальнейшем Лидия Лесная работала на Ленинградском радио — в качестве режиссёра принимала участие в записи пьес для детско-юношеского возраста. С 1936 г. выступала с сольными кукольными представлениями «Сказки тёти Маши», текстами для которых служили обработки народных сказок и собственные рассказы. Публиковалась в журналах «Ёж» и «Костёр», занималась переводами кабардинских и грузинских народных сказок, среди них — «Лиса и петух», «Самый смелый», «Чёрная лисица», опубликованные в журнале «30 дней» (1937. № 4, 7). Будучи принятой в 1934 г. в Союз Советских писателей, в том же году, несмотря на заступничество поэта-сатирика и прозаика Владимира Воинова, поэта-сатирика Василия Князева, была исключена «из-за отсутствия крупных художественных произведений» (РГАЛИ. Ф. 571. Оп. 1. Ед. хр. 829. Л. 2).
Странная формулировка — будто в Союзе советских писателей в то время состояли исключительно авторы эпических полотен (романов), повестей и, как минимум, поэм…
Первую блокадную зиму Лидия Лесная мужественно провела в Ленинграде, выступая с концертами в детских садах и школах. Потом — эвакуация в столицу Киргизии, Фрунзе (ныне — Бишкек), откуда она возвратилась лишь в 1951 г. — всеми забытой, практически без средств к существованию. Справиться с отчаянным положением помогло заступничество Татьяны Щепкиной-Куперник, депутата Верховного Совета СССР, в дореволюционные годы тесно связанной и с Киевом, и с его театральными подмостками.
Предсмертные хлопоты старшей подруги по литературному цеху позволили поэтессе вернуться к активной жизни: в том же году Лидия Лесная была восстановлена в Литературном фонде, а с 1952 г. — возобновила спектакли на детской эстраде (Сто одна поэтесса Серебряного века / [Сост. и биогр. ст. М. Л. Гаспаров и др.]. — СПб.: ДЕАН, 2000. С. 119).
Лесная Л. Аллея причуд. — СПб: Изд-во «Прометей», 1915
…Её книги были давно забыты, хотя стихи из них цитировались неоднократно, а если мы обратимся к «Воздушным фрегатам» Леонида Мартынова, то встретим там и новеллу «Аллеи причуд», к написанию которой поэта «подтолкнул» «одноимённый» сборник «лично ему известной» Лидии Лесной:
«Роясь в старых книгах, я обнаружил белый квадратный томик Лидии Лесной — «Аллея причуд». Эта книга забытой ныне поэтессы напомнила мне о многом. <…> Перелистав «Аллею причуд», я удостоверился, что вкусы у меня остались те же, что были и в юности. Конечно же: как мне нравилось тогда, в сущности, только одно её стихотворение, так и теперь нравится только одно, то же самое, в котором говорится: «Где вы, где вы, / Милые девы? / Голос ответил: — Молчи! / Они теперь зубные врачи». Вот эти-то стихи и название книги и пробудили во мне воспоминания о целом ряде лиц…» (Мартынов Л. Аллеи причуд // Мартнынов Л. Воздушные фрегаты: Новеллы. — М., Современник, 1974. С. 102).
…В 1939 г. Александр Вертинский, в ту пору, когда жил в Шанхае, написал короткую песенку на стихи Лесной «Наяда из Нила». Исполнял он её и в кабаре «Ренессанс», и в кафешантане «Мари-Роуз», и всегда — публика заходилась в восторге, несмотря на довольно легковесное и даже парадоксальное содержание:
Проснувшись утром,
она мужу сказала:
— Ты знаешь,
мне снилось,
будто я… Наяда из Нила!
— Подумаешь тоже —
Наяда из Нила!
…Вечером —
она ему изменила…
Но себе поэтесса не изменяла — даже когда писала «для себя», в «стол». Многие годы, оставаясь всё тем же «поэтом города» с «порхающей душой»:
«У меня порхающая душа. / Поймай её в сетку / И посади в клетку — / Пусть сидит, как птичка, быстро дыша. / Верь — я люблю тебя одного, но у меня порхающая душа» (1914).
Кого так любила в молодости поэтесса и актриса Лидия Лесная, «робкая, скромная», верящая, может быть, до последней своей минуты в то, что к ней снова придёт её «радостный, апрель с лицом порочным и наивным», нам не известно: Лидия Валентиновна скончалась в Ленинграде 26 марта 1972 г., так и не открыв своей тайны…
А Маруся Лейбович, одна из героинь «Воздушных фрегатов», «возможно, подобно героине того, лучшего… стихотворения её любимой поэтессы Лидии Лесной, стала зубным врачом». Слава Богу, современное поэтическое пространство Омска не даёт повода аз грешному задаться вопросом: «Где вы, где вы, милые девы?..»
P. S. Наверное, многие из тех, кто смотрел фильм «Ёлки 1914», обратили внимание на стихотворение, которое в финале читает Константин Хабенский:
Мне ёлка говорит о тех, кто так далёк,
Кто золотых орехов к веткам не подвесил,
Цветных свечей в Сочельник не зажёг,
Но кто в святую ночь был чист и детски весел.
Мне ёлка говорит о тех, что ждут от нас
Не жертв и подвига, не громких слов и лести,
А только одного: чтоб были каждый час
Мы сердцем с ними вместе.
Да, это Лидия Лесная…
В уходящем году мы уже не встретимся, а потому — с Новым годом и Рождеством Христовым, друзья!
ДРУГИЕ МАТЕРИАЛЫ ПРОЕКТА «ИМЕНА, ЗАБЫТЫЕ ОМСКОМ»:
Юрий Перминов: «Имена, забытые Омском»
2. Юрий Перминов: «После омских приключений Эразм Стогов бросил пить»
3. Юрий Перминов: «Николай Чижов никем себя, кроме как моряком и поэтом, не представлял…»
4. Юрий Перминов: «Гордость и украшение нашей литературы» занимался делами о поджогах и убийствах»
6. Юрий Перминов: «Неблагонадежный Вагин был заправским литератором, «не хуже многих»
7. Юрий Перминов: «Друг Валиханова, «русский пехотинец», бунтарь и тончайший лирик»
8. Юрий Перминов: «Наумов, писатель «из народного быта», не считавший чиновников честными людьми
9. Юрий Перминов: «Анненские — разные и нераздельные»
11. Юрий Перминов: «Митрич и Сиязов — кровью сердца за Сибирь»
12. Юрий Перминов: «В Омске о прахе писателя Кондурушкина позаботиться было некому»
14. Юрий Перминов: «Объехав «Американскую Русь», Гребенщиков считал страной будущего Сибирь»
16. Юрий Перминов: «Поэт Болховский — белый офицер, брат родоначальника русского экспрессионизма»
17. Юрий Перминов: «Расстрельный «Шоколад» Тарасова-Родионова»
19. Юрий Перминов: «Сергей Ауслендер — «лейб-писатель» Колчака, принятый в почётные пионеры»
20. Юрий Перминов: «Иван Малютин — «талантливый самоучка», сибирский странник и сиделец»
21. Юрий Перминов: «Омская» жизнь писателя Дорохова стала временем душевной ломки»
22. Юрий Перминов: «Всеволод, но Иванóв, «зачисленный» в первые Штирлицы»
23. Юрий Перминов: «Писатель Артемий Ершов — дед всемирно известных академиков»
24. Юрий Перминов: «Пётр Гинцель — писатель-кооператор, освещавший медвежьи и лагерные углы»
25. Юрий Перминов: «В Омске поэтесса-графиня Подгоричани вела барский образ жизни»
