БК55 публикует очередной материал из проекта писателя Юрия Перминова «Имена, забытые Омском».
Почти все литераторы 1920-х гг. вольно или невольно пытались привести былой «порядок вещей» в соответствие с новым «порядком идей», и пока монополия на «истину» окончательно не перешла под государственный контроль, в произведениях тех лет ещё встречались «остаточные» элементы гуманизма по отношению к противной стороне — не важно, «красной» или «белой».
Не случайно Троцкий отнёс большинство советских писателей того времени к «попутчикам», хотя иные из них старались быть «левее» его самого…
В повести Павла Дорохова «Из-за степных увалов (Из чехо-эсеровского переворота)» нет одного центрального героя, их несколько, и рассказы о каждом из них чередуются, внезапно начинаясь и так же внезапно обрываясь едва ли не на полуслове. Автор будто бы набрасывает конспект или разбирает записи из записной книжки, намереваясь, как полагает самарский литературовед Михаил Перепёлкин, «вернуться к нему позже, когда станет окончательно понятен действительный смысл и поднаготная всех произошедших событий, кровавым колесом прокатившихся по стране…» (Перепёлкин М.А. «По одной канве»: события июня 1918 г. в изображении Артёма Весёлого, П. Н. Дорохова и А. Н. Толстого // Филологические науки. № 4. 2020. С. 84).
Ключевой вопрос, поставленный в «конспекте» — так ли оправдана та цена, которую взимали одни и платили другие участники этих событий:
«Но, позвольте… — говорит один из главных персонажей повести, жена командира «красных матросов» Настасья Поликарповна, приговорённая к повешению. — Разве можно… за то, что я большевичка? Разве мы вешали эсеров за то только, что они эсеры?».
Концовка повести, ставшая своего рода этюдом (первый договор на издание датирован 10 января 1925 г.) романа Дорохова «Задетые крылом», оставляла надежду на спасение:
«Взглянула на судей, сказала тихо:
— И потом… я беременна!
И, как бы защищаясь, крепко обхватила руками маленький, чуть округлый живот.
Судьи смущённо переглянулись, тихо зашептались. Седоусый полковник нахмурился и тяжело засопел носом.
— Ну, хорошо… вас освидетельствуют.
Чехи смотрели в стороны». (Дорохов П. Из-за степных увалов. — М., Л.: Гос. изд-во, 1927. С. 75).
Нашего нового героя не повесят — его расстреляют. В том числе и за то, что он и сам был когда-то членом партии социалистов-революционеров…
П. Н. Дорохов. Нач. 1930-х
Павел Николаевич Дорохов родился в январе 1886 г. в с. Малая Тарасовка Николаевского уезда Самарской губернии (ныне — Пугачёвский район Саратовской области), в крестьянской семье среднего достатка. Вехи жизни писателя постоянно перемежаются с «белыми пятнами», заполнить которые без ссылок на автобиографию теперь невозможно.
«Точно день рождения моя мать, простая деревенская женщина, определить никак не может, говорит, что «через несколько дней после Крещения»… — сообщает Дорохов. — В деревне жил только до пятилетнего возраста. Отец, взятый на военную службу, вернулся оттуда ротным фельдшером, и, понятно, вкусив образованности, не захотел оставаться в деревне, к тому же и год выпал голодный — 1891. Переехали всей семьёй в Сызрань, где отец поступил на сверхсрочную военную службу» (Дорохов П.Н. [Автобиография] // Писатели: Автобиографии и портреты современных русских прозаиков. — М.: Кн. изд-во «Современные проблемы» Н. А. Столляр, 1928. С. 115).
Спустя пять лет — семья Дороховых уже в Оренбурге, здесь Павел и начал своё образование:
«Учить меня взялся сам отец, полагая, очевидно, что его знаний вполне для этого достаточно. Усадил за книжку, показал несколько букв и сейчас же заставил меня отыскать их в книжке. Если я не находил, отец прибегал к некоторым приёмам физического воздействия…» (Там же).
Первые книги — Часослов, Псалтирь, сборник рассказов об основании Киево-Печерского монастыря и житий его первых насельников. Что интересно, отцовские методы преподавания поначалу оказали благотворное воздействие на будущего писателя — читать научился он быстро и, более того, застать Павла без книги в руках было уже невозможно. Однако, «оттого ли, что много читал или ещё отчего, я ослеп на оба глаза, — обмолвливается Дорохов. — Болезнь поддавалась туго» (Там же. С. 116).
Три месяца почти полной темноты, лежания на сундуке лицом к стене, и всё-таки настал тот день, когда юный книгочей увидел на своей растопыренной ладони пять тёмных полосок — пальцы…
Дорохов П. Н. Как Петунька ездил к Ильичу. — М.: Новая Москва, 1925
Известно, что в 1897 г. семья Дороховых переехала в Самару, где отец поступил на железную дорогу — сначала фельдшером, а затем — кондуктором. Здесь в 1902 г. Павел окончил городское шестиклассное училище, но во время экзаменов снова ослеп — «только» на один глаз, и теперь о дальнейшей учёбе думать уже не приходилось… Тем более, «не выдержал и другой глаз, и, когда первый стал различать свет от тьмы, плотной пеленой задернуло и второй…»
Пока зрение восстанавливалось, отец, не желавший видеть своего сына ремесленником, искал для него «чистую работу, конторскую», и через два года такое место нашлось — в статистическом отделе самарского земства, чьи сотрудники, по словам Дорохова, были наиболее крамольными в рядах местной либеральной интеллигенции. Поэтому не мудрено, что вскоре Павел Николаевич вступил в партию социалистов-революционеров и принимал деятельное участие в подпольной работе её самарской группы, «вплоть до организации подготовки террористических актов». С 1908 г. — находился под негласным надзором полиции и «нигде на службе не утверждался»: давал уроки, при поддержке супруги (своё личное счастье Павел Николаевич встретил в тех самых «крамольных рядах») сдал экстерном экзамены, дающие право на поступление в высшее учебное заведение.
В 1910 г. ему удалось вернуться на прежнюю работу — выгнали-то из отдела почти всех, не одного Дорохова, а «без статистики — вообще не жизнь, а каторга», как выяснилось задолго до съёмок фильма «Служебный роман», откуда автор очерка и почерпнул данную крылему.
В реальности же — кандальные мытарства удивительным образом обошли Пала Николаевича стороной, и весной 1911 г. в газете «Бузулукский вестник» появился его первый рассказ — «Нищие». «Местные исследования, в которых пришлось принять самое близкое участие, столкнули меня с деревенской действительностью, которую я до сих пор, можно сказать, не знал, тесное соприкосновение с ней, залезание по роду своей работы в самое мужицкое нутро, дали первый толчок к литературному творчеству» (Там же. С. 118).
В 1912 г., при посредничестве известного публициста, составителя ряда историко-статистических сборников Петра Голубева, Дорохов отослал свой рассказ под монументальным названием «Земля» в Полтаву — Владимиру Короленко, работавшему в то время над большим автобиографическим произведением «История моего современника». Знаменитый писатель, пользующийся огромным авторитетом, поступившее к нему сочинение прочитал и даже ответил: назвал рассказ «наивной дидактикой», но при этом — похвалил начинающего беллетриста за «хороший литературный язык». Безмерно обрадованный, Дорохов тут же написал… сказку в стихах «Новгородская быль» (оставшуюся неопубликованной), но следующие два года были потрачены на избавление от «дидактики», а наивность прошла сама собой, в процессе, образно говоря, погружения в «мужицкое нутро»…
В 1914 г., по совету писателя, редактора «Самарской газеты для всех» Александра Семёнова (Гольдебаева), Дорохов насмелился отправить свою «деревенскую» публицистику в «Ежемесячный журнал литературы, науки и общественной жизни», издаваемый уже упомянутым в одном из наших очерков Виктором Миролюбовым. Так состоялась первая «столичная» публикация самарского (на то время) литератора, что, в свою очередь, воодушевило его на создание повести «Кузьма Хромой» (впоследствии — «Житьё-Бытьё»; впервые опубликована в 1917 г. красноярским журналом «Сибирские записки», редактируемым Владимиром Крутовским, ставшим в скором времени министром внутренних дел Временного Сибирского правительства).
В начале 1916 г. Павел Николаевич переезжает в Челябинск — на должность заведующего оценочно-статистическим отделом местной земской управы. Потребности города в точных сведениях о численности его населения, особенно в условиях войны, подвигли здешних гериархов провести 15 апреля 1916 г. однодневную перепись жителей Челябинска, и руководить оной был поставлен Дорохов (Боже В. С. Последняя дореволюционная перепись Челябинска // Гороховские чтения: Материалы 5-й региональной музейной конференции. — Челябинск: ЧГКМ, 2014. С. 281).
Кроме своей земской службы, принимал он и активное участие в работе кооперативных организаций, различных комиссий.
Дорохов П. Н. Фронт учительницы Перепёлкиной. — М.: Моск. тов. пис., 1927
Несмотря на занятость, то и дело возникающие проблемы со зрением, Павел Николаевич занимался и литературной деятельностью — в июне 1916 г. собрал книгу очерков и рассказов «Деревенское» и отправил рукопись в издательство РСДРП (б) «Жизнь и знание», основанное ближайшим помощником Ленина Владимиром Бонч-Бруевичем в 1910 г. Сказать что-либо об этой книге невозможно: рукопись, предназначенная, скорее всего, для «копеечной» серии «Дешёвая библиотека» (цена экземпляра от 3 до 10 коп.), была утрачена. Существует предположение, что в сборник были включены очерки, появившиеся в «Ежемесячном журнале…» Миролюбова, и рассказ «Земля» (Шмаков А. А. Письма из Лозанны: Литературовед. очерки. — Челябинск: Юж.-Урал. кн. изд-во, 1980. С. 81).
К слову, художественный отдел издательства длительное время возглавлял «буревестник» приближающейся революции Горький.
В Челябинске, с группой кооперативных и земских служащих Дорохов организовал «народно-социалистическую» газету «Союзная мысль» — фактически эсеровский рупор. Первый номер её вышел 1 марта 1917 г. с телеграммами о свержении самодержавия в России, а уже 5 марта будущий автор романа-хроники «Колчаковщина», возглавивший двумя днями ранее так называемый «комитет общественной безопасности», был избран председателем Челябинского городского Совета рабочих и солдатских депутатов.
2 апреля, в первый пасхальный день, в «Союзной мысли» печатается рассказ Дорохова «В глубоком тылу». В центре рассказа, не значащегося ни в одном библиографическом указателе произведений писателя, — священник, не поздравивший с амвона исправника с днём ангела. Исправник в отместку не приглашает батюшку на семейные торжества. Начинается война не на живот, а на смерть: полицейский чин пишет архиерею донос о том, что отец Михаил в своих проповедях высказывает мысли, противные царскому строю и чуть ли не призывает к его свержению. Священник-революционер, причём, не какой-нибудь расстрига, а настоятель прихода — персонаж доселе не известный в отечественной литературе. Там же, в «Союзной мысли», были опубликованы воспоминания Дорохова о революции 1905 г. «Последнее письмо» и рассказ «Знамение». В журнале «Уральский кооператор» (Екатеринбург) — рассказ «Дедушка Силантий».
Уже 15 апреля 1917 г. эсера Дорохова сменил в должности большевик Самуил (Шмуль) Цвиллинг (революционная кличка «Муля»), известный к тому времени тем, что в 1908 г. был приговорён к 12-ти годам каторги (ограбил аптеку, застрелив её хозяина — своего дальнего родственника), заменённым по малолетству душегуба 4-летним тюремным заключением. Замечу попутно: родившийся в Тобольске, Цвиллинг с шестимесячного возраста жил в Омске, где и провёл бóльшую часть своей недолгой жизни (зарублен 2 апреля 1918 г. в станице Изобильной местными казаками). Как видим, в каком-то смысле, наш город первым начал поставлять свои административно-командные кадры на Урал, обратный процесс пошёл спустя столетие…
Ну, а Дорохов в апреле 1917 г. отправился в Петроград, где непродолжительное время трудился в исполкоме Всероссийского совета крестьянских депутатов — в «аппарате» видного эсера, организатора и теоретика кооперации Сергея Маслова, будущего лидера эмигрантской «Крестьянской России — Трудовой крестьянской партии».
«Однако, будучи заядлым статистиком, и узнав о том, что мне в Челябинск прислано приглашение занять должность заведующего статистико-экономическим отделом Омского Областного Земельного Комитета, предпочёл выехать в Омск» (Дорохов П.Н. Автобиография… С. 119–120).
Приглашение пришло от председателя Акмолинского (с января 1918 г. — Омского) областного земельного комитета Петра Дербера, лидера омских правых эсеров, будущего главы Временного Сибирского правительства. Как сообщает доктор исторических наук Анатолий Штырбул, на протяжении марта-ноября 1917 г. омские эсеры были не только одной из правящих партий в Омске и области, но и партией практически здесь господствующей (Штырбул А. А. Эсеровское движение в Омске и Среднем Прииртышье как фактор региональной истории (первая четверть XX в.) // Омский научный вестник. № 3 (109). 2012. С. 6).
Павел Дорохов, занявший уже знакомую ему по Челябинску должность начальника статистико-экономического отдела, пишет о том периоде своей жизни:
«Был с головой в общественно-политической работе, и, разумеется, думать о литературной работе не приходилось. Правда, кое-что писал, но лишь поскольку обязывала к тому принадлежность к партии и в качестве сотрудника партийных печатных органов» (Дорохов П.Н. Автобиография… С. 120).
В Омске в 1917 г. выходило не менее десяти эсеровских и проэсеровских периодических изданий, поэтому Дорохову было где оттачивать своё публицистическое мастерство.
С установлением в Омске Советской власти, Павел Николаевич стал несколько меньше уделять внимания общественно-политической работе, и, будучи всё-таки «заядлым статистом», вероятно, продолжил трудиться в соответствующем ведомстве — в копиях протоколов заседаний Омского уездного Совета народного хозяйства встречается фамилия Дорохова (ГИАОО. Ф. 1111. Оп.1, 72 дд., 1917–1918). В июне 1918 г. Советы в Омской области были свергнуты.
Новые власти восстановили структуру местных органов власти и управления, существовавшую ранее. «Об этом периоде своей жизни в двух-трёх словах не расскажешь…» — осторожно заметил Дорохов, и, по вполне понятным причинам, не стал вспоминать об этом «подробнее», как пообещал в автобиографии. В то же время — его имя было довольно известно в литературной среде нашего города, о чём свидетельствуют и частные появления Павла Николаевича в доме «кандидата на Нобеля» Антона Сорокина, и упоминание Дорохова («крестьянский писатель с хитрым глазом») в пьесе «Гордость Сибири — Антон Сорокин» (1918), на титульном листе которой указан автор — Вс. Ивáнов (экземпляр хранится в фонде Антона Сорокина ГИАОО [Ф. 1073. Оп. 1. Ед. хр. 36]; впервые опубликована в кн.: Неизвестный Всеволод Ивáнов: Материалы биографии и творчества. М.: ИМЛИ РАН, 2010. С. 144–150):
»…Стаи уток с Иртыша проносятся камнями, свистя крыльями, и направляются к югу. На колесницу восходит Павел Дорохов, разглаживает бороду.
ДОРОХОВ. Безусловно, Антон Сорокин — жулик. Думая и живя на обмане. Доказательство этому — много улик, он лезет в доверие к нам, добрым и честным людям. Подобное наглое лицемерие всенародно необходимо осудить. Я кончил».
К слову сказать, есть основания не исключать вероятность того, что эта пародийная пьеса, написанная, судя по тексту, незадолго до колчаковского переворота в ноябре 1918 г., является плодом коллективного творчества омских писателей (Папкова Е. А. Сибирские писатели и Н. А. Клюев в 1910-е гг. // Николай Клюев: образ мира и судьба. — Томск: Изд-во ТомГУ, 2013. С. 7, 10), а среди её действующих лиц, помимо Дорохова, встречаются Пётр Драверт, Александр Новосёлов, Георгий Вяткин, Александр Оленич-Гнененко, Михаил Плотников. И даже… Максим Горький, «пророк с огненной глоткой и мозгом из персидских ковров», как сказано в пьесе, не имевший, впрочем, непосредственного отношения к Омску. Стоит заметить, что в сибирской печати 1918–1920 гг. нередко появлялись произведения, созданные в подобном стилистическом ключе…
Ну да вернёмся к судьбе «главного действующего лица» настоящего очерка…
Первая книга Дорохова — сборник рассказов «Земля», состоящий из дореволюционных произведений писателя, — вышел в «Народной библиотеке» самарского журнала «Кооперация и Жизнь» летом 1918 г., во время пребывания у власти Комитета членов Учредительного собрания (Комуч) и когда автор уже давно находился в Омске. Установлено, что при Колчаке Дорохов активно сотрудничал с еженедельной газетой социалистов-революционеров «Дело Сибири» (выходила также под названиями: «Дело труда», «Понедельник», «Путь Сибири»). О том, какую позицию занимало это издание можно судить по одной из его передовиц, где, в частности, говорилось:
«Своей политикой насилия, расстрелами, уничтожения гражданских свобод, коммунисты наглядно показали, что они — не народная власть, не власть рабочих и крестьян, как они себя называют» (Дело Сибири. 1919. 1 сент. С. 1). Впрочем, упрёки высказывались и «другой стороне».
По утверждению профессора Штырбула, поведение омских эсеров в период колчаковщины можно определить как тихую и вялую оппозицию, а в первые месяцы после повторного установления Советской власти в нашем городе, с середины ноября 1919 г. и до конца весны 1920 г. социалисты-революционеры действовали полулегально (Штырбул А. А. Эсеровское движение в Омске… С. 8).
Именно той весной Дорохов «…перешёл в РКП. Однако, индивидуалистические настроения, всегда во мне преобладавшие, сделали трагическим моё пребывание в партии. Осенью я вышел. Вообще, эти три года — годы мучительной душевной ломки. Тяготение к литературе вспыхнуло с новой силой. Я решил во что бы то ни стало бросить всякую работу и отдаться только литературе, но боязнь прожить такое трудное время только литературным заработком меня удерживала» (Дорохов П.Н. Автобиография… С. 120).
«Перейдя» в РКП (б), Дорохов исполнял различные поручения Сибирского революционного комитета (Сибревком), чья штаб-квартира с ноября 1919-го до 1921 г. располагалась в Омске. Известно, что во время «душевной ломки», весной 1919 г., Дороховым был написан рассказ «Нищие духом», а также драматический этюд «На грани», действие которого происходит в нашем городе в августе–октябре того же года. В первом произведении показано «духовное разложение офицерского состава колчаковской армии», а в этюде говорилось о возвращении из колчаковской тюрьмы члена земской управы (сохранились наброски и зарисовки отдельных картин). Так, постепенно, вызревал творческий замысел «Колчаковщины», самого известного произведения Павла Дорохова.
Дорохов П. Н. Колчаковщина: Роман-хроника. — Куйбышев: Кн. изд-во, 1981
Трудно сказать, в чём конкретно заключался «трагизм» трёхмесячного пребывания в партии большевиков, но «боязнь» перейти на «вольные хлеба» литературной работы длилась относительно недолго: «Уехав осенью 1920 года из Сибири, я до начала 1922 года работал в самарской сельско-хозяйственной кооперации. Летом решительно порвал со всякой работой и переехал сначала в Ленинград, а потом и в Москву. Теперь занимаюсь только литературной работой, давнишняя мечта исполнилась…» (Дорохов П.Н. Автобиография… С. 120).
«Теперь» — это май 1924 г., если говорить о дате написания автобиографии, а до сей поры вышли в свет основные произведения Дорохова (во всяком случае, большинство из них). В Самаре он сблизился с писателем Александром Неверовым, занимавшим в этом городе «пост заведующего художественно-литературной работой». Вместе с присоединившимся к ним прозаиком и этнографом-публицистом Николаем Степным (Афиногеновым), чей литературный дебют, кстати, состоялся в омской газете «Степной край» в 1905 г. (первая выявленная публикация — фельетон о городском маскараде «Наши развлечения»), они основали кооперативное издательство, а в 1921 г. ездили в Туркестан за продовольствием для голодающих Поволжья. Все трое, одновременно, в 1922 г. переехали в Москву: в декабре 1923 г. Неверов, успевший увидеть в полиграфическом исполнении свою повесть «Ташкент — город хлебный» (одна из популярнейших книг для юношества в довоенное время), внезапно скончается от паралича сердца, а Дорохов — незадолго до кончины друга — дождётся выхода отдельным изданием повести «Житьё-бытьё» (согласно авторской датировке, писалась в промежутке между 1914 и 1923 гг.; тут и предвоенные годы, и мировая война, и революция, и начало Гражданской войны). Николая Степного в сентябре 1943 г. арестуют и обвинят по статье 58-10 УК РСФСР в пропаганде, содержащей призыв к свержению Советской власти, — его судьбе, возможно, будет посвящён отдельный очерк…
Так уж складывались писательские судьбы, что Дорохову приходилось идти по пути, который уже прокладывал Неверов. Проявлялось это даже в тематической перекличке, в выборе героев. Например, дороховская повесть «Фронт учительницы Перепёлкиной» (1927) восходит к рассказу Неверова «Шкрабы» (1923), а повесть Дорохова «Новая жизнь» (1922) — к неверовской «Марье-большевичке» (1921). Тем не менее, говорить о каких-либо стилистических и прочих заимствованиях говорить не приходится — в те годы писатели, непосредственно участвовавшие в Гражданской войне и событиях, с ней связанными, действительно, создавали свои произведения «по одной канве», пытаясь «осилить» это «пространство» средствами языка именно что после «мучительных душевных ломок»…
Дорохов П. Н. Колчаковщина: Роман-хроника. — М.: Федерация, 1931
Московский период в жизни Дорохова — самый деятельный и плодотворный. Из литератора, чьи произведения появлялись только в провинциальных, кооперативных издательствах и журналах, он становится заметной фигурой тех лет. Например, уже упомянутая здесь повесть «Житьё-бытьё» в 1924–1925 гг. переиздаётся трижды (в Екатеринбурге и Москве), а наибольшую популярность приобретает роман-хроника «Колчаковщина», вышедший в 1924 г. и выдержавший пять изданий до 1928 г. (всего — восемь). В 1926 г. в харьковском издательстве «Пролетарий» выходит роман «Задетые крылом», в 1928 г. в Москве — сатирическая повесть «История города Тарабарска», в том же году — роман «Земная радость», посвящённый, как почти все произведения Дорохова, Гражданской войне. В письме знаменитому русскому книговеду, библиографу, популяризатору науки Николаю Рубакину в Лозанну Павел Николаевич признаётся, что сбывается его мечта: он становится «массовым писателем» (Отдел рукописей РГБ. Ф. 369. Д. 145. Оп. 14. Л. 2).
Чтобы понятно было, почему Дорохов пишет в Лозанну, следует пояснить, что к тому времени Павел Николаевич, организационно входя во Всероссийское общество крестьянских писателей, является ещё и активным деятелем Всесоюзного общества культурной связи с заграницей (ВОКС). Тогда как составитель «Программы по исследованию литературы для народа» (1889) и участник русской революции 1905–1907 гг. Рубакин сразу же после её подавления был вынужден эмигрировать в Швейцарию, где собрал уникальную русскоязычную общедоступную библиотеку, постоянно пополнявшуюся книгами, выходившими в России.
Выдающийся библиограф, чьи заслуги были признаны и в Российской империи, и за рубежом, и в Советской России (в частности, он имел положительные отзывы от Ленина — за рекомендательный указатель «Среди книг»), положительно оценил роман «Колчаковщина»:
«Мне пришёлся по душе тот дух бодрости, силы порыва и натиска, какими проникнуты все эти Ваши работы. <…> Заставила задуматься и Ваша «Колчаковщина», эта кровавая летопись возмутительных насилий человека над человеком <…>. У Вас превосходный стиль: живой, сильный, народно-русский. Вы умеете захватывать читателя» (РГБ. Ф. 369. Д. 266. Оп. 29. Л. 1).
Воодушевлённый письмом Рубакина, Павел Дорохов отвечает, что для нового издания «Колчаковщины» прибавил ещё шесть листов и основательно «пересмотрел» содержание романа.
«Весной, на майской демонстрации несли плакаты, изображающие обложки книг. Были Ваша — «Среди тайн и чудеc», из беллетристов Ляшко, Неверов, [Лидия] Сейфуллина и я…» — приписывает Дорохов (РГБ. Ф. 358. Д. 225. Оп. 9. Л. 2).
Дорохов П. Н. Усмирители: Из романа «Колчаковщина». — М., Л.: Гос. изд-во, 1927
Наиболее интересные моменты романа-хроники относятся к зарисовкам подпольной революционной работы и, в особенности, к характеристике тыла армии Колчака.
Однако, снова получается так, что тематически Дорохов не первооткрыватель — в характере движения сюжета и принципов композиции чувствуется сходство «Колчаковщины» с романом «Два мира» Зазубрина, но, как полагала томский литературовед и эссеист Римма Колесникова (1928–2009), «если в романе «Два мира» сюжетным стержнем было действие народных масс, что определило общность романа Зазубрина с созданными после него произведениями Малышкина, Серафимовича, Сейфуллиной, А. Веселого, то в «Колчаковщине» основное внимание сосредоточено на образах отдельных героев… Во всяком случае, нетрудно заметить, что «Колчаковщина» продолжала всё глубже вспахивать ту целину сибирской истории, по которой прошёлся плуг «Двух миров» (Колесникова Р.И. Идейно-художественная проблематика первых советских романов в Сибири (1921–1925 гг.) // Учёные записки ТомГУ им. В. В. Куйбышева. № 62. 1966. С. 114).
Строгая локализация во времени — начало и упадок колчаковского правления — вбирает в сюжетную орбиту не только социальную жизнь в целом, но и жизнь нескольких семей. К сему добавим и мнение известного в своё время критика, литературоведа и переводчика Дмитрия Горбова, «первооткрывателя» «Рукописи, найденной в Сарагосе» Потоцкого и «Похождений бравого солдата Швейка» Гашека для советского читателя:
«Дорохов умеет вскрыть перед читателем муки и радости изображаемых им лиц, мобилизуя для этого минимум средств выразительности, и эта черта больше всего другого характеризует его художественный темперамент. <…> Это — натуралист, яркий там, где он подчиняет все свои средства показу действительности» (Красная новь. № 1. 1927. С. 256).
Известно, что 12 апреля 1924 г. на заседание в издательстве «Никитинские субботники», где предполагалось чтение Дороховым фрагментов своих произведений, посвящённых Гражданской войне, приходил Михаил Булгаков. Об этом пишет Мариэтта Чудакова:
«На этот раз народу собралось довольно много, около пятидесяти человек. <…> Кого именно пришел слушать Булгаков? Пожалуй, скорее всего, П. Н. Дорохова. На заседании он «читал отрывки из романа, у которого ещё нет названия». <…> Дорохов мог привлекать Булгакова, уже завершившего к тому времени роман о гражданской войне, прежде всего как автор «Колчаковщины» — произведения, написанного об этих же событиях, но с другой стороны линии фронта, с протокольным по тону освещением кровавых подробностей поведения белых…» (Чудакова М. О. Жизнеописание Михаила Булгакова. — М.: Книга, 1988. С. 287).
Единственное посмертное переиздание «Колчаковщины» осуществлено в Куйбышеве (ныне — Самара) в 1981 г. Предисловие литературоведа Владислава Скобелева (племянника Александра Неверова), стало первым опытом осмысления романа спустя полвека со времени его последнего прижизненного выхода в свет.
Дорохова относили также и к числу создателей «новой детской книги» — с пометкой «для детей младшего и среднего возраста» отдельными изданиями вышли его рассказы «Как Петунька ездил к Ильичу» (1924) и «Сын большевика» (1928). В первом произведении идёт речь о жизни детей в советском детском доме, куда они были отданы родителями. Отец мальчика по просьбе своего соседа взял и его дочку отвезти в город, иначе их всех ожидала смерть от голода: «Сдав детей в детдом, он уехал». В день смерти Ленина несколько ребят под водительством Петуньки сбегают из детдома, добираясь в Москву в ящике для дров под одним из вагонов поезда, чтобы проститься с вождём. В рассказе «Сын большевика» мальчишки, ведут свою посильную «скрытную борьбу» с «беляками», мечтая свернуть шеи «всем Колчакам», когда вырастут… Тем не менее, нашлись критики упрекнувшие автора в слабо выраженном мотиве «справедливого» возмездия по отношению к противнику, что не удивительно — в этом смысле тогдашним эталоном считались «Красные дьяволята» Бляхина.
Также следует признать, что во «взрослой» в прозе Дорохова мы не встретим «героически-казённые» образы «красных» участников Гражданской войны, полностью возобладавших в литературе к 1937 г.
В автобиографической справке для «Антологии крестьянской литературы послеоктябрьской эпохи» (М.: Госиздат, 1931) Дорохов отметит:
«Возраст 44 года, но тяжести их на плечах не чувствую: хочу долго жить, много работать. <…> Уже семь лет, как мои книги пошли к массовому читателю, и это даёт главное удовлетворение. К осени (а может, и летом) думаю перевалить на третий миллион тиража. <…> Только что вернулся из поездки по колхозам, где вёл массовую культработу. Конечно, видел и плохое, много плохого, но видел и настоящий подъём масс, видел радости творчества. Зажегся сам, и хотелось бы зажечь других. Сейчас возвращаюсь назад, чтобы пробыть в районе, где был, до осени. Там же подал заявление о принятии в ВКП (б)»
Сведений о восстановлении в партии не обнаружено, правда, в 1934 г. Дорохова всё-таки примут в Союз советских писателей, но это, пожалуй, последняя известная строка в его творческой биографии.
П. Н. Дорохов. Фото из следственного дела. 1938
Павел Дорохов был арестован 4-м отделом УГБ УНКВД МО 14 марта 1938 г. по обвинению «в шпионаже в пользу Японии, участии в организации харбинских меньшевиков и эсеров, подготовке террористических актов против руководителей ВКП (б) и советского правительства». Считалось, что писатель погиб в лагере в 1942 г., но по версии базы данных «Жертвы политического террора в СССР» от 13.12.2016 г. Дорохов Павел Николаевич, «член профсоюза работников издательского дела», был приговорён к расстрелу 17 мая 1938 г. Комиссией НКВД СССР. 28 мая 1938 г. приговор «приведён в исполнение» на Бутовском полигоне.
Возможно, Павел Николаевич имел какие-то связи с русскими литераторами Харбина по «линии» Всесоюзного общества культурной связи с заграницей, но в 1938 г. деятельность ВОКС по приёму и приглашению иностранцев была фактически прекращена, а Дорохову ещё и припомнили его эсеровское прошлое… Как, наверное, и председателю правления этой общественной организации Александру Аросеву, отцу будущих актрис Ольги и Елены Аросевых, расстрелянному 10 февраля того же года…
Кто знает, может быть, и тридцатые стали для Дорохова такими же «годами душевной ломки», как в Омске. Точнее, об этом не знает никто…
ДРУГИЕ МАТЕРИАЛЫ ПРОЕКТА «ИМЕНА, ЗАБЫТЫЕ ОМСКОМ»:
Юрий Перминов: «Имена, забытые Омском»
2. Юрий Перминов: «После омских приключений Эразм Стогов бросил пить»
3. Юрий Перминов: «Николай Чижов никем себя, кроме как моряком и поэтом, не представлял…»
4. Юрий Перминов: «Гордость и украшение нашей литературы» занимался делами о поджогах и убийствах»
6. Юрий Перминов: «Неблагонадежный Вагин был заправским литератором, «не хуже многих»
7. Юрий Перминов: «Друг Валиханова, «русский пехотинец», бунтарь и тончайший лирик»
8. Юрий Перминов: «Наумов, писатель «из народного быта», не считавший чиновников честными людьми
9. Юрий Перминов: «Анненские — разные и нераздельные»
11. Юрий Перминов: «Митрич и Сиязов — кровью сердца за Сибирь»
12. Юрий Перминов: «В Омске о прахе писателя Кондурушкина позаботиться было некому»
14. Юрий Перминов: «Объехав «Американскую Русь», Гребенщиков считал страной будущего Сибирь»
16. Юрий Перминов: «Поэт Болховский — белый офицер, брат родоначальника русского экспрессионизма»
17. Юрий Перминов: «Расстрельный «Шоколад» Тарасова-Родионова»
19. Юрий Перминов: «Сергей Ауслендер — «лейб-писатель» Колчака, принятый в почётные пионеры»
20. Юрий Перминов: «Иван Малютин — «талантливый самоучка», сибирский странник и сиделец»
