Спектакль «Человек» по мотивам книги Виктора Франкла «Скажи жизни «Да»: записки психолога, пережившего концлагерь» в Большом драматическом театре имени Товстоногова выделяется из числа тех, которые я посмотрел в Санкт-Петербурге.

Сложное и странное впечатление производит этот спектакль, но тем интереснее анализировать такие постановки. Режиссер – Томи Янежич, автор инсценировки – Катя Легин. Спектакль шел вечером на основной сцене, а днем я посмотрел в этом же театре на малой сцене «Когда я снова стану маленьким», так порадовавший меня. Контраст между дневной и вечерней постановками поразил меня.
Начиналось все, казалось бы, очень мило. Зрители еще рассаживались на свои места, а на сцене уже играл небольшой оркестр щемящие душу композиции, такие как: Мартин Розенберг Juedischer Todessang, Vie nemt men a bissele mazel в ­исполнении The Barry Sisters, Мazzel nur mit far mir в исполнении Фулда, Мордехай Гебиртиг Undzer shtetl brennt в исполнении Бенте Кэхэн и другие. У сцены прохаживались дамы и господа, оказавшиеся артистами и преувеличенно любезно приветствовавшие зрителей.
Одна из них, самая маленькая, настолько напрямую обратилась ко мне, а я усаживался в первый ряд, что я послал ей воздушный поцелуй. В ответ она подбежала к занавесу, на котором полуметровыми буквами было написано «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ», и показала на них. Я остался доволен нашим необычным диалогом, и лишь потом, когда было сказано, что такие слова были написаны на воротах концлагеря, до меня дошло, что я приглашался не на спектакль, ведь я уже был в зале, а… в концлагерь! Спасибо, маленькая фурия, за приглашение. Брат моей матери, Романов П.Г., побывал в немецком концлагере, а затем получил 10 лет советских лагерей; брат отца погиб на фронте в 18 лет, муж сестры матери расстрелян в 1937 г., так что для нашей семьи этого достаточно.

Спектакль в который раз поднимает важную ­тему концлагерей, но с какой целью это делается и как воплощается сценически? Дело в том, что спектакля в обычном понимании этого слова нет. Просто пятнадцать человек беспардонно по очереди читают книгу Виктора Франкла, а остальные бродят, ­сидят или лежат. Нет ролей и персонажей, в программке просто перечислены «исполнители», так что узнать фамилии их без специальных поисков невозможно. И это происходит в одном из старейших, знаменитейших и крупнейших театров России. Только однажды чтение прерывается каким-то воинственным, угрожающим танцем всех участников, в котором моя маленькая блондинка (Ольга Ванькова), сжав кулаки, производила самое жесткое и пугающее впечатление. На этом роман мой с ней закончился так же внезапно, как и начался.
Один из артистов чаще других берет микрофон, долго кричит в него, прижимая к самым губам и делая слова неразборчивыми, зачем-то снимает туфли (все артисты в современной одежде, а не в лагерной пижаме), затем – носки, уносит туфли в руках, а возвращается обутым. Это все, на что способен режиссер Томи Янежич.
Любопытна сценография спектакля. Действие, если им можно назвать чтение, происходит на авансцене, а сама сцена наглухо закрыта, но вот она открывается, и зритель ошеломлен. Он видит огромную, совершенно пустую сцену, сверкающую белизной стен, пола и потолка. Она сберегалась для того, чтобы… оставить ее для лошади. Живая лошадь серой масти привязана веревками слева и справа там, вдали. Она стучит подкованными копытами по, вероятно, металлическому настилу, и звуки эти раздаются, как по Вселенной.

Явление коня настолько невероятно, настолько грандиозно, что кажется элементом какой-то мистерии. Для чего же приводят коня сюда, в повествование о концлагере, буквально минуты на три? В марте 2016 г. спектакль показывали в Москве, и коня с большими трудностями возили туда, настолько это важно. Ведь это не пассажиру сесть на 3 часа 50 минут в сверхскоростной поезд «Сапсан». Я просмотрел петербургские рецензии и отзывы на этот спектакль и скажу, что коня заметили все, но никто не смог ответить, зачем он?
Петербургским критикам и театралам я скажу, что вопрос этот простой для тех, кто знаком с Евангелием. Другого ответа быть не может: «И я взглянул, и вот конь бледный, и на нем всадник, которому имя Смерть; и ад следовал за ним; и дана ему власть умерщвлять мечем и голодом, и мором, и зверями земными» (Откровение Иоанна Богослова, 6:8). Обратим внимание на последние два слова – «зверями земными», такой зверь появится в финале спектакля.
Итак, в Библии конь блед есть образ голода и бедствий. В контексте же спектакля он есть символ угрозы и мщения. Зверь земной будет представлен мощной ­овчаркой за праздничным столом, казалось бы, ни к селу ни к городу, просто так. Напоминаю, я сидел в первом ряду, и мне было тревожно за свою безопасность. Если конь блед означает угрозу символическую, то овчарка – опасность реальная: она здесь, рядом. Страшен оскал этого зверя и мертвая хватка у него.
Тема мщения мощно звучит в последней части спектакля. Кричит пожилая актриса: «Пусть отрубят мне руки, если я не замараю их кровью тех, кто издевался надо мной!» Никто из критиков как бы не замечает этих страшных проклятий, адресованных неназванным зрителям. Кому спектакль призывает мстить, ведь виновников и палачей концлагерей давно нет? Другая исполнительница призывает к активным действиям: «Наше место горит, а вы стоите и просто смотрите, как наше местечко сгорит. Тушите вашей собственной кровью. Не стойте, братья, просто так, тушите. ­Наше ­местечко сгорит!» Все остальные синхронно машут руками. На этом я отказываюсь от дальнейших догадок, что горит и отчего, оставляя их любознательным читателям. Скажу только, что понятия мщения и подобного демонизма нет в православном мировосприятии.
Спектакль оказался по содержанию не художественным произведением театрального ­искусства, а развернутым политическим плакатом с элементами мистификации и оккультизма, а по форме – неумелой и скороспешной поделкой с привлечением неповинных животных. На этом закончилось мое пребывание в Санкт-Петербурге, оставившее в моем сознании такой яркий букет театральных впечатлений.

Перед отправкой этого материала в журнал я переслал его для ознакомления ведущей актрисе Александринского театра Юлии Марченко. Она ответила мне, изложив некоторые свои взгляды на современный театр вообще. Хотелось бы процитировать его подробно, но поскольку это частная переписка и я не спрашивал у неё разрешения на публикацию, то сошлюсь только на то, что касается меня лично. Она пишет: «С удовольствием прочла Ваш театральный обзор. Спектакль «Когда я снова стану маленьким» мне тоже понравился – ходили с дочерью. Сама я всё реже бываю в других театрах… На носу премьера – 24 февраля «Мамаша Кураж» в постановке Терзопулоса…». Подобной оценки моего творчества великолепной актрисой (ей 36 лет) достаточно, чтобы придать мне уверенности в пользе моих трудов на ниве театральной критики. Она мне сродни награде.

Юлия Марченко

Лев Степаненко