Спектакль «Морфий» по произведениям М.А. Булгакова в Новосибирском городском драматическом театре под руководством Сергея Афанасьева. Режиссер Анна Морозова.
Михаила Булгакова нет необходимости представлять. Его произведения в настоящее время поставлены только в Омске, по крайней мере, в трех театрах: Лицейском («Зойкина квартира»), Пятом (также) и Академическом театре («Бег»). И вот на X Международном фестивале молодых театров России 30-31 октября новосибирцы показали постановку по ранним произведениям Булгакова. Рассказы «Записки юного врача» и повесть «Морфий» написаны не для театра, но автор сценария в программке не указан. Такая небрежность или, если хотите, неграмотность, прослеживается по всей программке: зачем-то приведено стихотворение А. Вертинского, не имеющее отношение к содержанию спектакля; на титуле такой же нелепый рисунок из учебника анатомии (художник Анна Полякова); в ней не указан артист, ведущий спектакль; сама она оформлена на нестандартной бумажке, которая стоит тем не менее 40 рублей. О каком-то приемлемом дизайне при её оформлении нет и речи.
Подобная инфантильность проявляется и в содержании спектакля. Невзрачный молодой человек, врач по образованию Сергей Поляков (артист Артем Свиряков) приезжает, а если быть точнее, приходит зимой в больницу глухой деревни, которую он избрал для своей работы. От станции он шел двадцать километров, хотя его могли и встретить. Здесь он надеется залечить душевные раны, которые нанесла ему жена, оперная певица, бросившая его. И как такого жалкого не бросить? Он окоченел от холода, акушерка Анна (Нина Сидоренко) приносит таз с водой и отогревает ему ноги, фельдшер Демьян Лукич (Владислав Шевчук) наливает ему и себе тоже по рюмке водки. Он пришел не с целью спасать людей от болезней, а выжить самому, судьба, видите ли, обидела его.
Едва ли не в первый же день у него возникают жестокие боли в животе и вместо того, чтобы лечить живот, он начинает заглушать боли уколами морфия. Здесь, вероятно, недоработка самого Михаила Булгакова в том, что выбрана нелепая причина для употребления наркотика. Ведь от боли в животе (аппендицит, гастрит, язва, перитонит…) он мог отдать Богу душу в любой день гораздо раньше, чем от наркотика. Морфием живот не лечат. Мало-помалу он пристрастился так, что, злоупотребляя своим служебным положением, потреблял сам весь морфий, предназначенный больным, через год он полностью деградировал и застрелился. За это же время он успел полечиться в психиатрической клинике, сбежал из нее и, заведя шашни с акушеркой, оставил её беременной.
Общая канва сюжета спектакля совпадает с повестью, за небольшим исключением, но теряется смысл её. В повести Булгакова, в дневнике Полякова день за днем записан весь ход болезни: увеличивающееся количество потребляемого морфия, изменения в психики, галлюцинации, рвота и прочее, свидетельствующее о полном разрушение личности. Это по существу пособие для врачей и предостережение для всех, кто имеет намерение прибегнуть к наркотикам. Говорят, сам Булгаков, бывало, потреблял морфий, будучи в начале своей жизни врачом и хорошо зная проблему изнутри.
В программке спектакля без каких-либо творческих заявок, без малейших претензий внести что-то свое в освещение опаснейшей проблемы наркомании, просто записано: «История болезни». Это действительно соответствует повести, но зачем ставить такую же задачу в спектакле сегодня? Во-первых, по времени нет возможности прочитать весь дневник Полякова, да и не для сцены это. Потому никакой истории болезни в спектакле нет, а есть лишь схема ее, отрывочные фрагменты страданий Полякова, перемешанные с его ни к чему не обязывающим сожительством с Анной, чего Булгаков коснулся только между прочим, т.к. главным для него была болезнь наркомана. Любовь, кстати, постановщики изображают в меру своего сегодняшнего понимания: уложили под одним одеялом, значит, понимай – любовь. Никакой духовности в ней нет и в помине, ее там быть просто не могло. Что общего между, как не говори, мужем оперной певицы Большого театра и сельской акушеркой и солдаткой? Режиссер же сделала крен в сторону любви и придумала для ее облагораживания, что мужа Анны убило на войне, иначе была бы совсем скверная любовь: прелюбодеяние жены в то время, когда муж сражается на войне. Режиссер освобождает таким простым образом свою героиню от моральной ответственности за супружескую измену.
Во-вторых, действие происходит в 1917 г., а повесть написана в 1927 г. в совершенно других исторических условиях. Наркомания до революции была редким и не исследованным явлением, и Михаил Булгаков убедительно рассказал о ее страшных последствиях, спасибо ему. Наркоманом был, например, ничтожный адвокат, масон и глава Временного правительства А.Ф. Керенский, угробивший Россию. Среди сочинителей можно назвать безграмотного нюхателя эфира, масона, психически и нравственно выродившегося чернокнижника Даниила Хармса (1905-1942). О нем следует сказать особо. Десять лет назад в этом же Пятом театре, где проходил фестиваль, поляком Йозефом Маркоцки поставлен русофобский спектакль «Пейте уксус, господа» (2005 г.), автором которого был колдун Хармс. Казалось, он уже был забыт, но 31 октября, когда вечером состоялся спектакль «Морфий», днем режиссер Катарина Кромме из Швейцарии совершала в рамках фестиваля эскизный показ по галлюцинациям официально признанного сумасшедшим Хармса. Таким образом, возвращение Пятого театра к Хармсу в 2015 г. означает его неслучайную русофобскую позицию, причем снова руками иностранного режиссера, но уже под крышей фестиваля, его оргкомитета и губернатора области.
Вернемся, однако, к новосибирцам. Сегодня же, когда вся Россия посажена демократами на наркотическую иглу, когда наркотики проникли в самую глухую деревенскую школу, смысл спектакля «Морфий» утерян. Миллионы молодых людей вливаются в ряды наркоманов не потому, что они не знают, чем это кончается. По телевизору каждый видит, как в безумии катаются по земле проглотившие таблетку синтетического наркотика или выкурившие неподобающую сигарету. Сегодня на первый план вышли причины не медицинского, а социального характера, о чем в спектакле нет и намека. О чем же спектакль? Был наркоман, и не стало его – вот и вся квинтэссенция спектакля. Никого этим, к сожалению, уже не удивишь и не остановишь. Призывы «Скажи наркотикам нет» – это в лучшем случае лишь пустое сотрясение воздуха.
Сегодня наркоманов и алкоголиков можно найти среди дальних и даже ближних родственников в каждой семье. Неприятное впечатление оставляет спектакль, потому что он добавляет к этому еще одного наркомана, только и всего. Артем Свиряков к тому же не столько играет, сколько показывает самого себя, каков он есть на самом деле. Каков же он? Проверяя себя, я набрал в интернете его страничку и прочитал о нем восторженные слова, вероятно, его подруги: «Классный пацан! Я думаю, что он может играть всё! Удивительно пластичный! Просто изумительный! Замечательный, чудный актер!..» Из всего этого набора комплиментов я признал в данном спектакле только первых два слова: «Классный пацан», и это не есть комплимент. Игра его ученическая. Он должен представлять не просто наркомана, а еще и в какой-то степени богатейшую личность самого Булгакова, а не пацана, ведь повесть «Морфий» автобиографичная. Он смотрится не земским врачом, хотя и молодым, а избалованным современным любителем ночных клубов.
В этом отношении ему можно противопоставить артиста Петра Владимирова, который играет роль однокурсника Полякова профессора Бомгарда и попеременно – самого Булгакова, о чем как раз в программке ничего не сказано. Он непринужден, высок, привлекателен, одет в костюм тройку и, похоже, без всякого грима напоминает внешность Михаила Булгакова, включая его прическу. Его не придет в голову назвать «пацаном», хотя возраст его, наверное, близок к возрасту Артема Свирякова.
Актриса Нина Сидоренко хорошего роста, стройна, но ей досталась неблагодарная роль любить наркомана, у которого нет и каких-то особых выдающихся физических данных. Он ничтожен с самого начала, без попыток сопротивления обстоятельствам внешним (жена) и внутренним (болезни), и она вынуждена заявлять о своей любви к нему совершенно немотивированно и потому неубедительно. Единственно понятный и приемлемый поступок её лишь в том, что она собрала свой чемоданчик и покинула больницу со ставшим уже полутрупом своим любовником.
За спектаклем предстает личность молодого режиссера женского пола со всеми ее современными особенностями. О женском почерке свидетельствуют стихи, зачем-то помещенные в программке; сверкающий граммофон в больнице убогой деревни; любовь, по современному сведенная к физиологии и которая тут вообще не причем; непонимание всей глубины страшной беды наркомании наших дней и, наконец, наивный пассаж врача-наркомана к Богу. Где-то ближе к концу спектакля Поляков в момент просветления выдвигается на авансцену и, простерши руки к небу, вопиет: «Зачем Ты так жесток ко мне!» и прочее. Подобной сцены у Булгакова нет и быть не может, потому что он был хорошо осведомлен в вере христианской, чего нельзя сказать о режиссере. Само обращение ее к Богу можно было бы приветствовать, если бы оно было компетентным. Она делает грубую ошибку, представляя, что Бог может быть жестоким, когда на самом деле Бог есть любовь.
Причем здесь жестокость Бога? Бог дал каждому человеку свободу выбора добра и зла. Бог любит и врача Полякова, которому к тому же еще в медицинском институте досконально объяснили вред наркотиков, а он выбрал морфий, выбрал свиное корыто и теперь шлет вопли, смысл которых можно понять так: «Ах, зачем Ты дал мне свободу!». Еще раньше, без сомнения, он проходил уроки Закона Божия в школе или гимназии, где ему разъясняли правила благочестивой жизни. Не Бог наказывает Полякова, а Поляков восстает против Бога на свою погибель, не выполняя его заповедей. Даже животные, которые без всякого разума, узнают, что им полезно есть и что вредно, а как же может жаловаться человек, если он, имея разум, от своего безумия повредится? Ладно бы школьника (школьницу) обманно обратили к наркотикам, но выбор сделал выпускник мединститута. Итак, режиссер Анна Морозова, сваливая на Бога несчастья врача Полякова, не доросла еще до понимания некоторых серьезнейших проблем религиозных, социальных и политических, но всё это поправимо, и помочь ей может, в том числе, принципиальная и доброжелательная критика.
Наилучшую игру в спектакле показала актриса несколько старшего поколения – Ирина Ефимова в образе фельдшерицы Пелагеи Ивановны, а выделился своей эксцентричностью фельдшер Демьян Лукич. Он не вписывается в общий, невыразительный ритм спектакля. Он прыгает и скачет сам по себе и как-то разнообразит, выручает спектакль, хотя его поведение никак не выражает суть подлинного служителя Гиппократа в деревенской глуши. Да и сам Булгаков свидетельствует об этом: «Фельдшер мне не нравится, нелюдим». Режиссер кардинально изменила образ фельдшера, реализуя темпераментные данные артиста Владислава Шевчука. Пожалуй, мера эта вынужденная, иначе спектакль оказался бы совсем тоскливым. Оба эти артиста, а не исполнитель главной роли, справедливо были отмечены при подведении итогов фестиваля.
Спектакль оказался слабым, но предъявлять к нему претензии незачем, молодежь сделала его, как могла, а все вопросы следует адресовать организаторам фестиваля, которые находят этот спектакль лучшим и приглашают его. Читать повесть Булгакова «Морфий» полезно, а в спектакле под тем же названием пользу найдет не всякий. Использование имени Булгакова автоматически не доставляет постановщику дивидендов, нужно стать для начала хоть как-то вровень с ним. Тягостное впечатление оставляет спектакль, ибо зрителю нужны положительные герои, а не наркоманы, алкоголики и извращенцы. Пусть стреляется врач-наркоман у себя в Новосибирске, у нас хватает своих.
