За что сражались 16 часов стороны на переговорах в Минске?
Минские договоренности вселили надежды. Надежды на что? На мир, конечно. Но не зря ведь говорят, что мир – это война только другими способами. А экономические соревнования Россия, в отличие от военных баталий, чаще всего проигрывает. «Да, мы умеем воевать…» – поется в нашей популярной песне, а в армии мы распевали сверхпопулярную строевую: «Мы прошли, прошли с тобой полсвета; если надо – повторим…». Кто спорит? Умеем воевать. А кто будет Донбасс и Луганск восстанавливать? За чей счет? Строго говоря, у России в настоящий момент нет ни рубля лишних денег. В буквальном смысле – ни рубля. Самим не хватает. Экономим на всем. Уровень потребления продуктов населением резко сокращается. В целом жизненный уровень существенно снижается. Экономить стали уже даже и на лекарстве. Заговорили о необходимости повышения пенсионного возраста – это при нашей-то продолжительности жизни!
Так мы за что там 16 часов в Минске сражались? За право восстанавливать разрушенные украинские города? Если они возвращаются под власть Киева, то эта «счастливая» обязанность ложится на плечи украинского бюджета – страны, находящейся в преддефолтном состоянии и в страшных долгах. А если Юго-Восток отделяется, то это бремя возлагается на победителей, т.е. на Россию. Вот ведь какая дилемма. При таком раскладе даже и не знаешь – за что болеть, за какой исход.
Наверное, эти переговоры и длились рекордно долго, потому что некоторые стороны не очень внятно излагали свои цели. Я имею в виду российскую сторону. Цель Порошенко, как бы кто к нему ни относился, была предельно ясна: восстановить в прежней форме украинское унитарное государство. А в чем заключалась цель российской делегации? Может быть, наши хотели полного отсоединения от Украины двух мятежных областей? Очень может быть, но такое же не заявишь прямо на переговорах. А как тогда формулировать вслух свои якобы цели? Причем так, чтобы оппоненты уразумели, наконец, чего же мы хотим. Я думаю, что в этом и состояла сложность положения нашей делегации.
Из истории дипломатии известно, когда есть такая недоговоренность в изложении целей одной из сторон, то успех переговоров становится сомнительным. Вот и нынче: размытые резиновые, без сроков и механизмов исполнения пункты не внушают большого оптимизма. Это во многом – декларация, благие пожелания, а финал вообще не прописан. Кажется, это не решительный переломный момент в затянувшемся военно-политическом кризисе, а, в лучшем случае, еще один шаг на пути поисков выхода из военного варианта решения вопросов.
Александр Минжуренко
