И в качестве куратора арт-проекта «Тесно» я выстраиваю экспозицию в зале одного уютнейшего антикафе, что находится в подвале Кемеровского художественного музея. В зале группа девушек и юношей до 20 лет. Они – ясно из разговора – молодые художники и дизайнеры. И они решили создать группу, которая сможет претендовать на государственные гранты.
«Нам нужно четко себе представлять, что нравится чиновникам. Сейчас важно сосредоточиться на православии и на регионально-патриотической тематике», – невольно подслушиваю я. Хочу еще раз обратить внимание: эти «художники» очень молоды, но ощущение, будто они уже внутренне мертвы.
Вернувшись в Омск, на сайте БК55 я прочитал интервью с директором ТД «Шкуренко» Виктором Шкуренко. Он за колесо обозрения в центре Омска, за кремниевый завод, за частного инвестора на «крышу» ТЮЗа, за деньги любой ценой. На вопрос корреспондента о сомнительности подобных инвестиций Шкуренко на голубом глазу выдал:
– Ну и что? Вы что, завидуете? Колесо построят же! Сделают что-то хорошее для омичей, создадут рабочие места, налоги будут платить. Я бы поклонился им в ноги, если бы они такой проект в Омске сделали.
Теперь я поясню, почему два эпизода оказались в одном тексте. Деньги! И в случае с молодыми художниками, и в случае с опытным бизнесменом главным экзистенциальным вопросом являются деньги. Один знакомый рассказывал мне, как наблюдал в христианском храме картину, когда молодой человек исступленно молился: «Господи! Дай мне денег!» Во всех случаях деньги приобретают религиозное значение, являясь выражением некой благодати, то ли Бога, то ли чиновников и инвесторов. А всякая религия призвана разделять, чтобы править. И деньги, став главной ценностью в российском обществе, поставили на самом обществе жирный крест.
Деньги не могут быть ценностью, это нарезанная бумага. Ценной может быть символизация, которую они выполняют, символизация социальных связей, общественного одобрения, экономической энергии… Но стоит только деньгам стать ценностью, историческая перспектива человека сокращается до отметки «ноль», он становится замкнут на самого себя. И интервью Шкуренко – яркий образец того, как человек становится герметичным, а пространство общественного видит лишь как пространство своего пропитания.
Общество возникает как общество, а не как охотничий кооператив, тогда, когда люди начинают делить добытое и когда появляется идея о справедливом распределении благ. Именно утопия справедливости развивает общество и экономику как отражение состояния внутрикультурных связей. Стоит задуматься о том, что мы делим и с кем добытое не делим, чтобы понять, что с обществом дело у нас обстоит крайне плохо. Стоит подумать об утопии, которой живет современное русское общество – рвачество, чтобы понять, что мы в прериях или в лучшем случае на рабовладельческих плантациях.
Здесь, безусловно, вина власти, но уже не той, которая стоит у кормила региона, да и страны. Эти парни плоть от плоти русского народа, им невозможно объяснить, что такое взаимное сотрудничество, что такое социальность, что экономика – лишь часть культуры, что деньги не делают общество счастливее, что люди счастливы, лишь когда чувствуют свою причастность к общему – истории. Там «муравейник», и это не общество, там есть коллективный разум, но кричать туда бесполезно.
В США нет ни одного государственного симфонического оркестра, там вообще мало что государственного существует, и нет там министерства культуры. Но Америка – культурная столица мира, черт возьми. Почему? Потому что есть общество. И большинство из тех, кто богат, делало не деньги, а что-то полезное для общества.
Почему бы шкуренкам не скинуться и не отремонтировать ТЮЗ? Можете себе представить такое? Я не могу. Для этих парней, я уверен в этом, группки общественников, носителей правосознания, по сути, – это досадный эпизод. В этих джунглях каждому нужны деньги, здесь никто не думает о том, как и что сделать, чтобы город мог сам себя прокормить. Здесь едят друг друга. И за поколением идет новое, точно такое же поколение, готовое за деньги на что угодно. Поэтому – снова выскажу уверенность – у города Омска нет будущего. Город – это пространство общего. Но Шкуренко хотел бы, чтобы омичи «в ноги кланялись».
