БК55 публикует очередной материал из проекта писателя Юрия Перминова «Имена, забытые Омском».
Судьба и творчество Артемия Ершова никогда не входили в «круг профессиональных исследований» местных представителей литературного краеведения.
Действительно, сведений об этом писателе — не ахти сколько, но он общался, дружил со многими сибирскими литераторами — в Омске, Барнауле, Новосибирске, состоял с ними в переписке, принимал участие в организации различных литобъединений. Нет-нет да и появлялись в различных изданиях сведения о нём самом, рецензии на его произведения, а посему, пусть и по крупицам, но представить читателям как можно более полную панораму жизни писателя Ершова мы всё-таки попробуем.
Попытка не шутка, а спрос не беда, и — архивы нам в помощь…
Писатели Феоктист Березовский и Артемий Ершов. Омск, 1915. ОГЛМ им. Ф.М. Достоевского
Артемий Ильич Ершов родился 30 октября 1887 г. в Омске, и так получается, что, очерк о нём, публикуемый в хронологической последовательности, посвящён и 135-летию со дня рождения писателя. Вероятно, на электронных ресурсах омских и, возможно, новосибирских библиотек будет размещена информация в виде биографических «замет», мало чем отличающихся друг от друга, и едва ли что-то прибавляющих ко всем предыдущим, но — хотя так…
Отец нашего нового героя — Илья Иванович — состоял на службе в рядовом чине в Омском Резервном (кадровом) батальоне, а когда Артемию исполнилось три года, подошёл срок демобилизации и глава семьи решил вернуться в Курганский округ (с 1898 — уезд) Тобольской губернии, откуда он был родом. Однако поправить захиревшее к тому времени хозяйство Ершову-старшему так и не удалось, да ещё и кобылка сплошь истребила в óкруге не только хлеба, но камыши и листья на деревьях. Осенью 1891 г. начался голод, заставивший многих местных крестьян перебираться в те места, где Господь благословил поля земледельцев хлебородием.
Семья же Ершовых возвратилась в Омск, где Илья Иванович вначале устроился ночным сторожем, а затем чернорабочим на строительстве железнодорожных мастерских. Мать будущего писателя, неграмотная женщина, трудилась подёнщицей, нанимаясь уборщицей в различные учреждения, а весной-осенью — на сельскохозяйственные работы неподалёку от города.
Семья росла, средств на прокормление пятерых детей не хватало, разговоров об их учёбе не было и в помине. Но Артемия, дабы «не баловался и не мешался», отец всё-таки решил отдать в начальную школу, а когда, не отличаясь образованием от супруги, заметил, что мальчонка уже довольно бегло читает вывески, пришёл к выводу: аз да буки, избавляя от скуки, никакого дохода семье не приносят. Иными словами, решил забрать сына из школы и «приспособить» его «к делу» — разгружать уголь и дрова, хотя тот и не отличался отменным здоровьем. Планам Ильи Ивановича воспротивился учитель Артемия, уговорив родителя послать смышлёного отрока в Омское уездное училище, обещая при этом оказывать ему посильную материальную помощь.
Последнее обстоятельство и заставило переменить на некоторое время первоначальные виды бывшего резервного пехотинца на дальнейшую судьбу сына — ежегодная плата за учение составляла пять рублей, сумма немалая для многодетной, бедствующей семьи…
Училище Артемий (друзья называли его Артёмом, впоследствии Ершов стал использовать это имя в качестве псевдонима) окончил в 1903 г., и отец сразу же отдал его в «технические классы» при железнодорожных мастерских, где он должен был постигать слесарное ремесло и «получать теоритические знания».
Казалось, будущее предопределено, но снова вмешался всё тот же учитель и настоял, чтобы Артемий бросил «технические классы» и поступил учительскую семинарию, где ему «была обеспечена стипендия» (Пушкарёв Г. Артемий Ильич Ершов // Ершов А. И. Избранное. — Новосибирск: Кн. изд., 1954. С. 3–4). Последняя, правда, оставляла желать лучшего, о чём уже говорилось в очерке о писателе Семёне Ужгине, окончившего семинарию в год поступления туда Ершова: ежемесячных десяти рублей мало на что хватало — цены в Омске как раз в начале 1900-х на все товары и услуги выросли, а стипендии остались на прежнем уровне (Чуркина Н. И. Деятельность Омской учительской семинарии по подготовке учителей начальных училищ Западной Сибири в конце XIX — начале XX а. // Омский научный вестник. № 1 (75). 2009. С. 156). Знакомая картина.
К слову, педагогический коллектив училища обратился тогда к местным любителям искусства с просьбой о постановке нескольких спектаклей, концертов или литературных чтений в пользу нуждающихся воспитанников; было создано Общество вспомоществования учащимся, которое, правда, не имело возможности помочь всем, но особливо бедствующим выделялись возвратные и безвозвратные ссуды (ГИАОО. Ф. 115. Оп.1. Д. 70. Л. 51).
Как бы то ни было, но когда революционная волна 1905 г. докатилась и до Сибири, сын чернорабочего и подёнщицы, перебивающийся с хлеба на квас, не мог не оказаться среди участников нелегального семинарского кружка, а затем — одной из подпольных организаций Омска.
Вот по её заданию и отправился Артемий в только что открытый Городской театр (ныне — Омский академический театр драмы) — распространять прокламации во время премьерного показа спектакля «Ревизор» по пьесе Николая Гоголя.
Надо полагать, несмотря на закрепление за оной Белинским и Герценом сатирического, обличительного и даже революционного смысла, в театре собралась, в основном, благонамеренная общественность, чуждая политической крамоле, и на что рассчитывали местные социал-демократы, остаётся загадкой. То есть, молодого карбонария из учительской семинарии полиция арестовала тут же, в фойе театра, и, не дожидаясь антракта, отправила в тюремный замок, откуда начинающего литератора освободил Высочайший Манифест об усовершенствовании государственного порядка от 17 октября 1905 г.
Любопытно, что Ершова из учебного заведения сразу же не выгнали, а только спустя несколько месяцев припомнили ему поход в Городской театр. Но, опять же, удивительное дело: вскоре наш герой был восстановлен в правах семинариста, а когда это произошло во второй раз, администрация не стала далее препятствовать стремлению Артемия получить звание учителя начальной школы. Правда, работу пришлось искать на родине отца. Здесь, на крестьянском сходе, Ершов выступил с обличительной речью против «царского режима», за что его тут же уволили, а через несколько дней в квартире бунтовщика появились жандармы. Но, произведя обыск, они благородно удалились, хотя имели право задержания заподозренных в государственных преступлениях на срок до двух недель. Второго их визита Артемий Ильич ждать не стал — ночью скрылся из деревни, а через несколько дней добрался до станции Калачинской, где устроился конторщиком сельскохозяйственного склада.
Следующая «строка» биографии Ершова — место учителя геометрии и черчения в двухклассной школе села Боровского Барнаульского уезда Томской губернии, а это — уже 1908 г., и наш герой к тому времени написал несколько рассказов, которые, к сожалению, не сохранились. Но известно, когда состоялась первая «официальная» публикация (в юношеские годы выступал с различными заметками в нелегальном семинарском издании): один из этюдов был напечатан в первом номере журнала «Приказчик» (1906), издаваемого Союзом приказчиков Санкт-Петербурга. На втором номере журнал запретили, официального редактора привлекли к судебной ответственности, а поиски автором сего очерка первого номера к положительному результату пока не привели.
Поэтому дебютной публикацией Ершова будем считать появление на страницах журнала (периодического сборника) «Сибирские вопросы» в № 16 от 31 мая 1908 г. этюда «Жить надо…»
Сибирские вопросы. № 16. 1908. Лицевая сторона обложки; Сибирские вопросы. № 46–47. 1909. Титульный лист
Слова, вынесенные в заглавие, произносятся одним из персонажей в самом конце этой страшной истории, но именно сей незамысловатый, запавший в сознание трюизм, и заставил отправиться двух мужиков на плоту по горной речке — раздобыть каких-никаких деревин, оставленных гнить лесорубами, а их можно ещё продать и детишкам одежонку справить:
» — Тут уж, ежели фартануло — проехал, а нет — тогда и клопов кормить пожалуйте…» — размышляет вслух один из мужиков, маленький. Клопы — это про тюрьму, потому как — «охрана, стража хорошая. Сила у них, да и закон теперешний тоже…» А высокий подхватывает: « — Вот я часто раздумываюсь и никак не могу понять — и почто бы не отдать нам, мужикам, лес-от. Не весь. Половину. Много его, на всех бы хватило, а то стоит зря… <…> Нарубили толстущих брёвен и сложили на берегу… лежат они давно и моют их волны снизу, да дождик сверху поливает… Кому их рубили? А вот попробуй украсть одно бревно — засудят. Зря гниёт, а нам избушки из кривулин рубить приходится… Эх-ма!..»
И всё-таки не «фартануло» мужикам — показался объездчик на лодке, криком потребовал к берегу причалить: «Остановись! Стрелять буду!..», но плот продолжил «двигаться вперёд и маленькие волны бросаются к нему и что-то жалобно журчат. <…> Поймают! И воображение рисует чёрную грязную камеру, серый халат… Ребятишки голодны, а он в тюрьме… Повалилась последняя избёнка… <…> Блеснул огонь… Бах!»
Пуля объездчика сразила наповал высокого, и маленький причалил к берегу, одновременно с лодкой объездчика — догнал-таки:
«Вдруг он сообразил, что с ним, и жажда жизни, свободы проснулась в нём, наполнила его всего. Он быстро оттолкнул от себя объездчика, наклонился, схватил, воткнутый в середину плота, топор и, далеко размахнувшись, ударил… Мягко шлёпнулась в воду тёмная масса, с распростёртыми руками… <…> Маленький не осознавал, что он, где он… Бессознательно опустился на пень… Побелевшие губы механически шептали оправдание: жить надо… жить надо… По бокам высились чёрные, дикие, причудливо нагромождённые камни… Проносились серебристые тени, и волны тихо плескались о плот, и тоже твердили: жить надо… жить надо…»
Маленький — душегубец, а жалко и его, и объездчика, но тому уж не жить. И брёвна — сгниют, никем не тронутые…
А теперь следует сделать небольшое разъяснение — «Сибирские вопросы» выходили в Санкт-Петербурге, и, может быть, поэтому в биографической справке о Ершове, размещённой на электронном ресурсе «Краеведение Омского Прииртышья», журнал превращён в «Петербургские вопросы». Но почему в тогдашней столице осуществлялся его выпуск? Всё просто — это издание областнического направления фактически являлось «рупором» ряда сибирских депутатов Государственной Думы. «Толстенькая» книжка небольшого формата с постоянными разделами и временными рубриками.
Первые два года (1905–1906) журнал выходил как ежегодник, с 1907 г. — еженедельно. Редакция призывала всех, кому дорого «независимое слово в борьбе за лучшее будущее края», оказать журналу поддержку, присылать статьи и корреспонденции на темы, интересующие местных жителей. Все принятые к печати статьи оплачивались. Основатель — Владимир Платонович Сукачёв (1849–1920), общественный деятель и меценат, городской голова Иркутска, на собственные средства издавал книги, финансировал театр и строительство собора, создал картинную галерею. Примечательно, что средства от реализации книг, журналов и другой деятельности Сукачёв направлял в пользу Общества содействия учившимся в Петербурге сибирякам.
Журнал не подвергался сибирской цензуре, поскольку издавался в столице, и таким образом здесь можно было публиковать критические материалы, широко обнародовать все злоупотребления местной администрации (Храмцов А. Б. Журнал «Сибирские вопросы» об общественно-политической жизни региона в начале XX в. // Вестник НВГУ. — № 4. 2010. С. 28–29). При этом каждый номер «Сибирских вопросов был настольной книгой большинства сибирских губернаторов, представителей городских и сельских администраций, понимающих, что одну похвалу, в том числе от «придворных» СМИ, согласно русской поговорке, только дурак и любит…
По разным причинам в 1914 г. журнал прекратил своё существование, а мы вернёмся к герою нашего очерка…
В 1909 г. рассказы Ершова под псевдонимом «Артём» стали появляться в тех же «Сибирских вопросах» — «Ночью» (№ 5), «Благодетель» (№ 27, 28), «Лесной голод» (№ 46–47)…
В первом из них автор обратился к переселенческой теме, причём о его публикации он узнал, что называется, post factum, когда получил письмо от редактора журнала Александра Иванчина-Писарева:
«Милостивый государь, Артемий Ильич! Ваш рассказ «Ночью» уже напечатан в № 5, из чего вы можете заключить, что Ваше сотрудничество с журналом весьма желательно…»
В рассказе «Лесной голод» Ершов поднимал контроверзы, как бы их определили современные экологи, охраны окружающей среды и природы. И рассматривал роль «общественного мнения» в нескончаемом противостоянии человека и Природы. Уже без пролитой крови, но с не меньшим, чем в этюде «Жить надо…», трагедийным подтекстом. Только здесь — природную красоту, пользу приносившую, загубили, а проку никому не вышло.
Если совсем кратко: рядом с деревней стояла незыблемо берёзовая роща, потому как ещё первые жители, повырубив колки, чтобы очистить место для поскотины, постановили — пребывать роще на белом свете веки вечные, и казённой печатью утвердили свой завет потомкам. Да вот, с годами, вроде как нечем стало избы топить, и порешили мужики, правнуки и внуки исконных поселенцев, пустить заповедную рощу на дрова — защитницу, потому как обороняла она деревню от лютых зимних метелей…
Как порешили, так и поступили, но тем же вечером волостной писарь со старостой, сами топоры к роще приложившие, отправили нарочного к становому приставу, а мужики, не желая отказаться в кутузке да штрафы огромные платить, и пустили брёвна под озёрный лёд… А потом — «доставать их было ещё труднее, чем прятать». Слава Богу, все живы остались, но «в бураны ветер носил целые горы снегу, засыпал избушки так, что утром приходилось откапываться. И старый Матвей целыми днями ворчал:
— Не послушались… Умней стариков стали… Греха-то, греха-то сколько?.. Вот и вышло не по-людски… Себя, лошадей намаяли… Последние времена… Пора умирать и мне… Э-эх!..»
В том же, 1909 г., писатель приступает к работе над повестью «В поисках родины» — о судьбе переселенцев, «брошенных царским правительством в Прииртышскую степь» Пушкарёв Г. Артемий Ильич Ершов… С. 5). Отдельные части повести были напечатаны в различных газетах, в том числе в «Омском вестнике», и только позднее, в 1914 г., автор объединил их в одно целое.
С 1912 г. Ершов жил в Омске, активно публикуясь в различных изданиях Сибири (журналы «Сибирская жизнь», «Сибирский студент» и др.; рассказы «Отец Игнатий», «Рабы рабов», «Без праздников», «Казнь», «Первый выпуск» и др.). В родном городе он сближается с местной группой литераторов — Феоктистом Березовским, Антоном Сорокиным, Владимиром Соколовым (Митричем), Михаилом Сиязовым. Более всего — с «подпольным» членом РСДРП Березовским, работающим бухгалтером в одном из частных учреждений.
Вероятно, под влиянием будущего председателя Ревизионной комиссии Союза советских писателей Артемий Ершов всё чаще и жёстче писал о «поисках выхода из тьмы деревни», и на первый план в его произведениях вышла сельская интеллигенция. Так, в рассказе «Темь» два учителя пытаются организовать крестьян на «борьбу с бесправием и обездоленностью», а в итоге эти же крестьяне, натравленные местными лавочниками и «кулаками», и убивают одного из сеятелей «разумного, доброго, вечного».
Полной безнадёжностью веет и от рассказа «В тупике»…
Накануне Первой мировой войны, по инициативе главным образом томских литераторов, в первую очередь — будущего автора знаменитой «Угрюм-реки» Вячеслава Шишкова и писателя-этнографа Василия Анучина, был задуман новый «Сибирский сборник». В 1913 г. материалы сборника, в котором участвовало 10 авторов (среди них — Артемий Ершов), были отправлены Максиму Горькому в Италию — для окончательного редактирования, но начавшаяся война и болезнь ещё не «буревестника революции», а руководителя, по характеристике, данной Лениным, «литераторского центра богостроительства» на Капри, помешали осуществиться планам сибиряков.
Арт. Ершов. Избранное. — Новосибирск, 1954
Для публикации в «Сибирском сборнике» Ершов предложил один из первых вариантов повести «В поисках родины», назвав его рассказом «Земля обетованная», о чём спустя полвека вспомнит известный иркутский литературовед Василий Трушкин:
«С художественной точностью, обилием ярких, образных деталей живописует автор нелёгкий и долгий путь своих героев, курских мужиков, к ожидаемому неведомому счастью, картины переселенческого табора на пристани в ожидании парохода, долгий путь по сибирской реке на пароходе, наконец, на лошадях в глухую, забытую людьми и богом киргизскую степь. Писатель рассказывает о том, как измученные отчаянием и надеждой люди попадают наконец в неприветливую и безлюдную степь, забитую солончаками, непригодную для запашки, как многие из них начинают тосковать по оставленной родине» (Трушкин В. П. Литературная Сибирь первых лет революции. — Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1967. С. 55).
А вся эта история заканчивается диким ночным побоищем из-за сена между киргизами, как называли тогда казахов, и мужиками из «переселенческого табора».
«С большой, даже несколько излишней, поспешностью, — вспоминал Ершов позднее, — я отправил… свой рассказ «В земле обетованной» Горькому, который нашёл его «значительным по теме», но манерным по форме и языку» (Ершов Арт. Пометки на поляках рукописи // Горький и Сибирь: Письма, воспоминания. — Новосибирск: Кн. изд-во, 1961. С. 456). По всему видно, Артемий Ильич некоторые из пожеланий Горького учёл, и уже повесть под названием «В поисках родины» (под псевдонимом «Артём») вошла в первый омский литературный сборник «Жертвам войны» (1915).
Интересно, что ничего «про войну» там не было — издательница этого сборника и автор вошедших в него миниатюр Мария Шавыкина (впоследствии — сотрудница якутского журнала «Ленские волны») надеялась, что «общество не откажет в поддержке начинания писателей-сибиряков, поместивших в сборнике, предназначенном в пользу больных и раненых воинов, свои произведения — эту лучшую жертву ума и сердца. <…> Благотворительная цель издания (явление случайное) не должна затушевывать содержания книги» (Жертвам войны: первый омский литературный сборник, составленный исключительно из произведений писателей-сибиряков. — Омск: Издание М. А. Шавыкиной, 1915 [Товарищество «Печатня С. П. Яковлева»]. С. III).
Первым на выход сборника, причём, обширной статьёй, откликнулся редактор либеральной газеты «Жизнь Алтая» (Барнаул), будущий министр труда в правительстве Колчака Леонид Шумиловский, отметив, что подобные события свидетельствуют о «стремлении творческой интеллигенции внести свою скромную лепту в победу над врагом».
Уроженец Омска Шумиловский (здесь же, в мае 1920 г. он был расстрелян), довольно высоко оценил повесть Ершова:
«Кажется, нет ничего шаблоннее темы, за которую он взялся — мытарства переселенцев, покинувших родину в поисках новых мест, — но Артём и для этой шаблонной темы нашёл и слова, и свои краски, а главное — он нашёл людей в этой серой, бесформенной, и, казалось, безлюдной толпе. У него каждая фигура зарисована отдельно, живёт особой жизнью и не сливается с другими фигурами. Вот перед нами Никита, балагур и весельчак, которому однако иногда приходится в негостеприимной чужбине весить голову; вот мрачный, хмурый и строгий Андрей, а рядом разбитная и жизнерадостная, молодая жена его Лукерья; в ней много греховного, и чувствуешь, кажется, что она права в своей греховности, как протест против мешающих ей жить людей и обстоятельств; вот Лаврентий, носитель правды и совести, доведённый нуждою до грабежа таких же несчастных и обойдённых судьбою соседей-киргизов; вот эти киргизы, оттеснённые потоком пришлых людей вглубь безводной степи, все они — живут отдельно, и каждый что-то по-своему говорит читателю» (Жизнь Алтая. № 55, от 24 апр. 1915. С. 3).
«Безлюдная толпа» — звучит, не побоимся этого слова, эпохально. А вот Антону Сорокину, что называется, досталось: «…странно видеть рядом с действительно художественной вещью бездарную и претенциозную риторику» (Там же).
С конца сентября 1916 г. в нашем городе начинает издаваться газета «Омский день», которую смело можно было бы назвать литературной. Одним из организаторов и активных авторов газеты выступил Ершов, устроившийся к тому времени на работу в Союз сибирских кооперативных союзов (Закупсбыт). Теперь он, чаще всего, пишет беллетризованные репортажи, агитирующие за рост и укрепление кооперации, много ездит по Сибири, и в канун 1917 г. на некоторое время оседает в Барнауле, где совместно с прозаиком Глебом Пушкарёвым и поэтом Порфирием Казанским создаёт литературное объединение «Агулипрок» (полное наименование — Алтайский губернский литературно-продовольственный комитет), в рамках которого проводились литературные вечера, печатались сборники стихов, прозы, читались пьесы сибирских авторов, издавался «Бюллетень ЛИТО».
Название объединению было дано в шутку Порфирием Казанским — потому, что Алтайский губпродком выделял продукты для литературных вечеров. По своему составу «Агулипрок», просуществовавший до 1920 г., был крайне пёстрым. Позднее, характеризуя его, писатель Владимир Зазубрин говорил, что это «организация разномастная. В ней каким-то чудом уживались большевик Овчинников, контрразведчик Усов, изысканный певец Коломбин — Ревердатто и т. п.» (Зазубрин В. Советская литература 1917–26 гг. // Художественная литература в Сибири (1922–1927): Сборник статей и докладов. — Новосибирск: Сиб. союз писателей, 1927. С. 11–12).
Заметим попутно, что у контрразведчика Усова, по большому счёту, не могло быть особых разногласий с поручиком, а затем капитаном Юрием (Георгием) Ревердатто — поэтом, секретарём журнала «Сибирский рассвет» и одновременно начальником штаба Барнаульского гарнизона (застрелился в феврале 1922 г. во Владивостоке). «Кооператоры, эсеры / И молодые офицеры / Полны почтения и веры, / Сюда несли свои сердца» (Сибирские записки. 1918. № 4. С. 111). Ну, а большевик Овчинников, скрывавшийся в Барнауле, инкогнито принимал участие в доброжелательных обсуждениях творчества участников «Агулипрока», хотя позднее был расстрелян одним из «коллег» штабс-капитана Усова в Семипалатинске…
В 1918 г. выходит отдельным изданием повесть «В поисках родины». Это была первая книга Артемия Ильича, ставшего одним из инициаторов учреждения при журнале культурно-просветительского отдела Алтайского союза кооператоров «Сибирский рассвет» библиотечки сибирских писателей. Под № 7 и вышла к читателю повесть Ершова, но ещё до издания первой брошюры, в ответ на объявление об организации библиотеки, отдел уже получил заказ более чем на 20 тысяч экземпляров каждого названия.
«Пора Сибири узнать своих сибирских писателей, из которых кое-кто пользуется уже признанным местом в русской литературе, а в Сибири остаются почти неизвестными, даже интеллигенции, не говоря уже о народе», — откликнулся на инициативу барнаульцев Григорий Потанин (Потанин Г. Библиотека «Сибирский рассвет» // Сибирские записки. 1918. № 4. С. 108), решительным росчерком пера отделив интеллигенцию от народа, руководствуясь, видимо, своим жизненным опытом. Вот и нынешнему Омску давно пора — узнать о своих писателях…
В итоге, все книжки были напечатаны 30-тысячным тиражом, но после восьмого номера серия прекратила своё существование.
Писатель А. И. Ершов. 1940
В начале декабря 1918 г. Ершов возвращается в Омск, и почти с вокзала его отправляют в тюремный замок, с которым писатель познакомился после своего юношеского похода в Городской театр.
Казалось бы, участь Артемия Ильича предрешена, тем более, уже на третий день дала о себе знать инфлюенция, подхваченная в дороге.
Впрочем, по этой причине Ершов избежал «допросов с пристрастием». Дело в том, что контрразведкой, незадолго до прибытия участника литературно-продовольственного комитета в Омск, был арестован (как член партии большевиков) Феоктист Березовский, весной 1918 г. вернувшийся с турецкого фронта, и при обыске у «солдата революции» нашли его переписку с Ершовым, где будущий автор романа «Бабьи тропы» и его более молодой коллега по литературному труду обсуждали жизнь крестьянства после окончательного освобождения от гнёта мироедов.
Друзьям повезло — в ночь на 22 декабря 1918 г. они, наряду с другими политзаключёнными, были освобождены в результате восстания большевиков, названного позднее Куломзинским.
Восстание было подавлено к вечеру 23 декабря, но Ершов с Березовским уже успели скрыться.
Артемий Ильич Ершов с супругой Ольгой Илларионовной и детьми: Юрой и Ариадной. Фото из архива семьи Ершовых. Нач. 1930-х
Следующая, известная нам, строка биографии Артемия Ильича — работа в ново-николаевском (новосибирском) Доме народного творчества.
С окончательным установлением Советской власти он переходит к очеркам, инсценировкам, выступает на сельских сходах и заводах и фабриках как пропагандист «новой жизни». Чаще — на промышленных предприятиях, поскольку, в связи с одним из положений Постановления ЦК ВКП «О политике партии в области художественной литературы» от 16.06.1925 г., новая сибирская словесность должна была развиваться как «рабочая», а не как «крестьянская». Но вышедший в 1925 г. в Новониколаевске отдельным изданием рассказ Ершова «Бабья запятая» — это всё ещё художественная «деревенская» проза.
Но Артемий Ильич, в партию вступать не спешивший, уже почти всецело сосредоточился на сочинении агитпьес о коллективизации и на антирелигиозные темы. Как пишет Глеб Пушкарёв, «поездки по городам, колхозам и стройкам дают ему материал для новых книг, рисующих Советскую Сибирь, её сельское хозяйство, промышленность». Среди наиболее крупных изданий многолетний товарищ Ершова называет сборники очерков «Комбайнёры», «Одна из двух», справедливо отмечает, что подавляющее большинство этих сочинений имеет характер злободневности короткого действия. <…> «В настоящее время (середина 1950-х. — Ю.П.) эти очерки потеряли свой интерес…» (Пушкарёв Г. Артемий Ильич Ершов… С. 6).
В 1934 г. Артемий Ильич стал членом Союза советских писателей, а несколько ранее, в письме от 21 февраля того же года на имя Феоктиста Березовского, Ершов сообщил:
«Я посылаю тебе свою книжку очерков «Одна из двух» [о строителях Барнаульского меланжевого комбината. — Ю.П.]. Издательство получило о ней довольно положительный отзыв, его (отзыв) я тоже посылаю. Это, Алексеич, мой актив, которым я буду щеголять при вступлении в партию. <…> Сейчас я подписал договор на книжку о лучшем колхозе, уже ездил туда и снова поеду во время посевной. Ольга Илларионовна прямо настроилась на тебя посмотреть…»
Книжка о колхозе «Красная Сибирь» по каким-то причинам напечатана не была, но, рассматривая литературу как часть партийной работы, Артемий Ершов фактически прекратил обращаться к художественной прозе, и только в 1942 г. отдельным изданием вышел его рассказ для детей «Тимкино счастье» (вторично — 1944).
Ну и следует ещё раз упомянуть главное произведение писателя — повесть «В поисках родины», явленую уже советскому читателю в 1939 г.
Родители будущих всемирно известных академиков А. А. Ершова (дочь писателя) и Л.В. Макаров
Трудно сказать, почему Артемий Ильич фактически отрёкся от своего незаурядного дара художественным словом находить «свои краски», а главное — «людей, не сливающихся с другими фигурами», сосредоточившись только на, возможно, необходимой в то время, но всё-таки «подёнщине». Возможно, на Ершова так повлиял доклад известного новосибирского писателя Вивиана Итина на Первом Всесоюзном съезде советских писателей, которым официально утверждалось положение о том, что нет ничего общего у вновь созданной литературы с той, что была в 1920-х гг., а уже тем более — в дореволюционное время… Но ведь уже после установления Советской власти Артемий Ильич почти не пытался продолжать свою прежнюю «линию».
Вот и в чуть более 200-страничное «Избранное» Ершова, вышедшее в 1946 г., уже после смерти автора (второе издание — 1954), Глеб Пушкарёв не включил ни один из очерков и рассказов новосибирского периода жизни писателя. Помимо повести «В поисках родины», здесь выделяются (из того, что нами ещё не упомянуто) рассказы «Анка», «Портфель», «Просветители», записи путевых впечатлений «На пароходе», созданные Ершовым в 1909–1916 гг.
С началом Великой Отечественной войны Артемий поехал в колхозы, чтобы рассказать землякам-фронтовикам о величайших самопожертвованиях сибирского крестьянства во имя Победы. Очерки Ершова о героических тружениках тыла появлялись на страницах областной печати, но тяжёлая болезнь приковала его к постели, и 20 июня 1943 г. писатель ушёл из жизни.
Внуки Артемия Ершова — будущие академики
Ольга Илларионовна — супруга Ершова, родившая Артемию Ильичу двоих детей — сына Юрия, и дочь Ариадну.
25 мая 1937 г. в семье начальника техотдела вагонной службы Западно-Сибирской железной дороги Ариадны Артемьевны Ершовой и начальника вагонного депо станции Новосибирск Леонида Ванифатьевича Макарова появился на свет сын Валерий, а в 1940 г. — Юрий. Старший известен под отцовской фамилией, а младший — носит фамилию матери и, соответственно, деда.
Будущие учёные провели детство в деревянном двухэтажном и двухподъездном доме на улице Челюскинцев, 39 — так называемом Доме писателей. Оба в разные годы стали академиками АН СССР (нынче — академики РАН). Валерий Леонидович Макаров –экономист и математик, возглавлял Центральный экономико-математический институт РАН, в настоящее время — член Комиссии РАН по научной этике. Юрий Леонидович Ершов — признанный лидер Сибирской школы алгебры и математической логики, один из основателей и первый директор НИИ математико-информационных основ обучения (с 1998 — Институт дискретной математики и информатики), председатель объединённого Учёного совета по математике и информатике СО РАН, главный редактор Сибирского математического журнала…
Академики РАН Ю. Л. Ершов, В.Л. Макаров
Артемий Ильич Ершов похоронен на Заельцовском кладбище; место его последнего упокоения находится в близком соседстве с могилой автора знаменитого «Зелёного фургона» Александра Козачинского, в начале войны эвакуированного Литфондом СССР в Новосибирск, где он и он умер от туберкулёза 8 января 1943 г.
Были писатели знакомы или нет, наверное, теперь уже и не так важно…
ДРУГИЕ МАТЕРИАЛЫ ПРОЕКТА «ИМЕНА, ЗАБЫТЫЕ ОМСКОМ»:
Юрий Перминов: «Имена, забытые Омском»
2. Юрий Перминов: «После омских приключений Эразм Стогов бросил пить»
3. Юрий Перминов: «Николай Чижов никем себя, кроме как моряком и поэтом, не представлял…»
4. Юрий Перминов: «Гордость и украшение нашей литературы» занимался делами о поджогах и убийствах»
6. Юрий Перминов: «Неблагонадежный Вагин был заправским литератором, «не хуже многих»
7. Юрий Перминов: «Друг Валиханова, «русский пехотинец», бунтарь и тончайший лирик»
8. Юрий Перминов: «Наумов, писатель «из народного быта», не считавший чиновников честными людьми
9. Юрий Перминов: «Анненские — разные и нераздельные»
11. Юрий Перминов: «Митрич и Сиязов — кровью сердца за Сибирь»
12. Юрий Перминов: «В Омске о прахе писателя Кондурушкина позаботиться было некому»
14. Юрий Перминов: «Объехав «Американскую Русь», Гребенщиков считал страной будущего Сибирь»
16. Юрий Перминов: «Поэт Болховский — белый офицер, брат родоначальника русского экспрессионизма»
17. Юрий Перминов: «Расстрельный «Шоколад» Тарасова-Родионова»
19. Юрий Перминов: «Сергей Ауслендер — «лейб-писатель» Колчака, принятый в почётные пионеры»
20. Юрий Перминов: «Иван Малютин — «талантливый самоучка», сибирский странник и сиделец»
21. Юрий Перминов: «Омская» жизнь писателя Дорохова стала временем душевной ломки»
22. Юрий Перминов: «Всеволод, но Иванóв, «зачисленный» в первые Штирлицы»
