Об этом «жестоком убийстве» в одной из типовых «хрущевок» Чкаловского поселка Омска одно время активно писали местные СМИ.
Преподносилось это вот таким Макаром. Дескать, сын (В.Маслов), устав от постоянных запоев и загулов своего отца (Г.Маслова), ограждая от деградирующей личности свою мать, в ходе совместного распития спиртных напитков на фоне неприязненных отношений жестоко избил родича. От полученных внутренних травм тот скончался у себя в квартире.
От кровопотери…
Ярлыки и утверждения, как правило, обнародуются в омских СМИ еще задолго до того, как пройдет суд, исследуются доказательства.
Наоборот, в прессе уже все ясно, когда следствие по делу еще едва нащупывает возможную версию… А уже, по сути, озвучен финальный «вердикт» – виновен! В нашем случае все это «художество» подано на фоне неизвестно откуда взявшихся фото с окровавленными руками «убийцы», судорожно вцепившимися в тюремную решетку.
Понятно, что это была не заметка из зала суда, по факту разбирательства и прений сторон, а «дежурный фотоколлаж» и всего лишь версия следствия. Но зато, как говорится, по «горячим следам» и на важной стадии расследования. Когда нужно было «помочь» правильно сформулировать обвинительную позицию разного рода вспомогательным службам и специалистам, а также сформировать вокруг «преступления» нужное общественное мнение. От которого, в дальнейшем, даже не попытались уйти ни надзорные органы при изучении материалов уголовного дела, ни гособвинение на стадии представления доказательств со стороны защиты, ни суд.
Действительно, когда все «поют в унисон», говорят об одном и том же, к чему этот диссонанс, склоки, разбирательства, раздрай…
В благородном семействе!
Между тем, ни мать, ни знакомые, ни близкие родственники, ни адвокат (правда, третий по счету) в виновность Маслова-младшего не верят. И на то имеются веские основания.
Впрочем, и у обвинения кроме признательных показаний «убийцы» ничего и нет за душой (если так можно выразиться) «доказательного» и весомого. Сам подозреваемый изначально утверждал, что «ничего не помнит». Да, он был у отца, вместе выпивали в компании, но дальше он отключился, уснул, а что происходило в квартире знать не может.
Но после «беседы по душам» с правоохранителями это объяснение неожиданно трансформировалось в… явку с повинной! С такими подробностями, которые близкие родственники и адвокат, когда ознакомились с ними, не смогли назвать даже «правдоподобными».
Позже от явки с повинной «отцеубийца» отказался, объяснив это тем, что она была сделана «под психологическим давлением оперативников и следствия». Например, задержанному обещали устроить сладкую жизнь в камере с уголовниками, что для экс-сотрудника могло выйти не только боком.
В принципе, задержанный не без оснований боялся и физического воздействия на себя со стороны оперативных работников. Как инвалид после травмы позвоночника, он реально опасался, что любое физическое воздействие может быть для его здоровья необратимым.
Опять же, почти сутки его продержали в отделе полиции не законно. Не давали позвонить и пообщаться с родственниками, не предоставляли адвоката для того, чтобы было с кем посоветоваться, получить квалифицированную юридическую помощь.
Ему «на пальцах», но весьма красноречиво обрисовали его «мрачные, но конкретные перспективы». Так как он «ничего не помнит», то это значит, что версия следствия, подкрепленная экспертными заключениями, свидетельским показания, иными доказательствами (они уже все, якобы, имеются в наличии) найдет свое подтверждение на все 100 процентов.
В том числе и судом.
И без его «признанки» все пройдет гладко. А он, как упорствующий всуе, получит по полной – 15 лет колонии строгого режима, без права на досрочное освобождение. За это время все от него отвернутся, он потеряет связь с близкими, с ребенком, в котором он души не чает. О нем все забудут.
А с явкой-то оно как-то поинтересней будет. Деятельное раскаяние суд примет во внимание, и срок будет намного ниже. На порядок (представляешь, на «десятку» меньше)!
Убедили – «развели»…
Но более всего взявший на себя «мокруху» мужчина (Он: – Я ничего не помню! Ему: – Но так ведь, могло быть – !) поверил заявлению следователя А.Кузнецова, что только после «чистосердечного» он получит свое законное право «на один звонок», «на встречу с адвокатом» и «на подписку о не выезде».
Своим заверениям сотрудник, как позже было собственноручно указано в тексте допроса подозреваемого Маслова, дал тому «СЛОВО ОФИЦЕРА».
Но не сдержал его.
Пытался ли – не известно, но видимость создавал умело. Накануне суда по мере пресечения подозреваемого он настойчиво просил предоставить ему документы на квартиру. Вдова привезла их следователю Кузнецову в промежуток между прощанием с супругом и похоронами. Бросив на время и процессию, и многочисленных друзей и родственников. Он ей обещал, как минимум, «домашний арест». Для этого, по его словам, и нужны документы, что у задержанного имеется жилье.
Итог суда – СИЗО.
После этого «офицера» Кузнецова как подменили. Куда только делись внимание, такт. Да что там. Уже позже, изучив материалы суда, женщина убедилась, что следователь и не собирался принимать участие в судьбе ее сына. С точностью наоборот! Он представил его перед Фемидой в самом неприглядном виде, как некий асоциальный элемент, как какого-то монстра, которого необходимо срочно изолировать от общества.
И уже с какой-то недоброжелательностью в голосе и в позе, как показалось «потерпевшей Масловой», молодой еще для нее человек шокировал ее заявлением, что если мать только попробует нанять адвоката, то он… «закатает» ее отпрыска «по полной»!
Такое не забудешь.
При всей бытовой банальности «уголовного дела В.Маслова», внешней непритязательности коллизии, оно весьма показательно для Омска.
Знакомишься с материалами уг./дела и такое странное ощущение, что все остановилось в нашем Прииртышье. По крайней мере, в стане силовиков-правоохранителей. Время у нас как будто идет вспять, подходы и акценты в работе демонстрируются какие-то не гуманные, что ли, однобокие, ущербные, умозрительные, обвинительные.
К рядовому гражданину.
«Признание - царица доказательств». Это красноречивое, но спорное заявление образца 1937-го года сегодня актуально как никогда для состояния дел в омском силовом блоке.
Не потому ли эту «явку с повинной» выколачивают, вымораживают, выдавливают, высиживают, выманивают. Любыми путями, любыми способами и образами. Обещают, уповают, лебезят, ублажают…
Реально как «царицу»!
Иные версии при этом отметаются, даже не ищутся и не проверяются. Человек сознался и – всё. Баста! Дальше включается конвейер по притирке к этой следственной удаче всех остальных «доказательств». И дискредитация иных.
Версий, мнений, фактов.
«Право на защиту»
В рядовом, банальном, на первый взгляд, «деле Маслова» эта абстрактно нарисованная нами картина вообще расцветает яркими красками и оттенками всех цветов.
Как уверяет сам подозреваемый, а ныне осужденный на длительный срок гражданин (9 лет строгого режима – !), его «право на защиту» попиралось как минимум трижды.
Сначала «явка с повинной» отбиралась в отсутствии защитника. Дежурный адвокат Исаенко появился значительно позже, и то – по звонку и приглашению следователя. Более напрашивается другой ассоциативный ряд – «по щелчку пальцев предстал перед очами его сиятельства». В разгар следственных действий.
Затем, видимо, что-то профессиональное на время взыграло в адвокате, и он задал вопрос своему подзащитному:
– А ты реально совершил это?
Тот, взглянув в сторону следователя, буркнул, что «я этого не делал».
– Так зачем признаешься?
Доверитель лишь пожал плечами в ответ. И этого… хватило, чтобы юрист-профессионал согласился с тем, что человек совершил тяжкое преступление, что он признается в этом искренне, что пишет и дает показания именно те, которые были на самом деле!
С такой «защитой» и 1937 год с его «тройками» остался бы таковым.
По результату.
Но это лишь начало истории. Мать подсудимого Маслова и тогда и сейчас уверена в том, что ее сын ничего такого не совершал.
И не только из-за родственных чувств настаивает на своем женщина. Она-то прекрасно знает, на что способен ее сын, а на что нет. Застенчивый, не решительный с детства.
Она по часам и по минутам восстановила события тех дней. Она сопоставила все факты.
Ну, не выходит!
Ее муж в последнее время много пил. Дошло до того, что мог проснуться ночью и, оставив входную дверь нараспашку, удалиться в круглосуточный придорожный алкомаркет.
Поэтому, по-трезвому оценив ситуацию, родственники отселили Маслова-старшего в отдельное жилье. В дом по соседству. Но общение с ним никто не прерывал. Его практически каждый день навещал сын. Покупал и приносил ему еду, да тот и сам почти каждый день наведывался к супруге.
Когда был в состоянии.
Несколько лет назад он доставил домочадцам массу хлопот: мужчину сбила машина.
Медики его, конечно, подлечили как могли, но с тех пор головокружение, слабость в ногах могли дать знать о себе в самый не подходящий момент. Особенно в состоянии опьянения. Поэтому ни для кого в семье не было секретом или неожиданностью, что супруг, отец, дедушка частенько получал на ровном месте ушибы, синяки и кровоподтеки.
Поэтому в семье никто не сомневается, что и смертельную для себя травму Маслов-старший мог получить самостоятельно, без чьей-либо помощи. Что, кстати, не противоречит и заключению судмедэкспертизы, в той части, что «разрыв брыжейки, приведший к значительной внутренней кровопотере, мог быть причинен и при падении с высоты собственного роста и соударении о тупой твёрдый предмет с ограниченной поверхностью».
Могли что-то сделать с неуверенно стоящим на ногах мужчиной и посторонние лица, которых накануне смерти в квартире побывало не мало?
Видимо, могли…
Толкнуть, ударить, поссориться. Пока сын мирно спал на диване. Одним словом, «преступление», «образ жизни» и «события» никак не вязались у супруги воедино. Она одна из немногих успела побывать на «месте преступления» и приметить массу пикантных деталей. Вот как только все эти разрозненные бытовые и жизненные моменты-мелочи оформить?
В юридической плоскости...
По совету хороших людей и по знакомству она для этих целей наняла «лучшего в Омске юриста». Так ей отрекомендовали известного адвоката Наталью Романовскую.
Та, изучив ситуацию, нашла ее действительно неоднозначной, заслуживающей внимания и вызвалась помочь.
За 300 тысяч рублей.
За эти деньги защитница, правда, сразу поставила заказчице еще и целый ряд условий.
Они сводились к тому, чтобы не вмешиваться в ее работу и не беспокоить по пустякам. Учитывая уровень рекомендации, плательщица согласилась и на это. Аванс в размере 100 тысяч рублей наниматель передала юристке сразу.
Из рук в руки.
Таким образом, полностью доверившись адвокатессе и соблюдая обозначенные ею диспозицию и субординацию, пробежал важный в процессуальном отношении месяц следствия.
Будучи в полном информационном вакууме, да за свои же деньги, женщина не выдержала принятых на себя «обязательств» и стала задавать госпоже Романовской, как оказалось, не удобные вопросы. Со слов гражданки Масловой, та отвечала, что надо бы дождаться экспертизы, а пока делать ничего не надо. Женщина по своим каналам выяснила, что за прошедшее время адвокат успела лишь передать подзащитному кроссворды. Почувствовав сердцем не ладное, мать прибегла к услугам еще одного адвоката. По версии отзвонившейся ей вскоре адвоката Н.А.Романовской, два юриста случайно встретились в СИЗО у подзащитного.
Лицом к лицу.
Это обстоятельство очень покоробило Наталью Андреевну и она высказала свои претензии заказчице. В полном объеме.
Все эти моменты позже Маслова подробно изложила в своей жалобе на имя председателя Адвокатской палаты Омской области. Дескать, да как вы смеете мне не доверять и меня же контролировать, да нарушать условия нашего «джентльменского» соглашения, да нанимать моих же подчиненных, в каком я свете предстаю перед коллегами, – отчитывала свою доверительницу и нанимательницу юристка.
Так суть возникших недопониманий изложила в своей жалобе гражданка Маслова. И, судя из содержания бумаги, большая часть времени общения адвоката и заказчика крутилось вокруг персоны… защитника.
А как же подзащитный?!
Тем временем, «отцеубийца» Маслов продолжал, как и его родственники, пребывать в неведении. А обвинительная машина трудилась в полную силу. Против него.
Об этом уже поведала матери и сыну третий (если считать всех привлеченных юристов, то… пятый – !) вступивший в процесс адвокат Наталья Асташина. Вместо того, чтобы восстановить объективную картину произошедшего «преступления», следствие «закрепляло» и «обставляло» свои шаткие позиции вокруг «явки с повинной».
Уже позже, в своих прениях защитник отметит это обстоятельство в полной мере. За четыре месяца следственных действий не сделано было ровным счетом ничего. Обвинение с помощью экспертиз лишь пыталось усилить свои позиции в части «не оказания психологического давления на подозреваемого на момент проверки показаний на месте». Да уточняло показания подозреваемого и свидетелей (из числа сотрудников полиции – !), подгоняя их под судмедэкспертизы, под «психологический портрет убийцы», под гипотетически воссозданную картину преступления.
Как это… могло быть.
