Капитон не пьет. Уже 20 лет. В Чапо он такой один на 140 жителей, не считая детей младше 13 лет. Он не пьет, чтобы местная администрация не могла отказать ему в тягаче, машине, топливе для деревни, ссылаясь на то, что все пропьют.

Корея
Ближе всего к смерти из всей бригады был Артем Корея. Те, кто видел ее ближе, уже мертвы. Это был первый день нового века, они стояли лагерем с оленями на реке Эвонокит с якутской стороны от БАМа. У эвенков - древние традиции борьбы на ножах. Правила такие, что нужно выхватить нож и броситься на противника, но, чтобы сразу не поубивать друг друга, нож держат лезвием назад, нанося удары рукоятью. Выигрывает тот, кто нанесет больше болезненных ударов. Но Пачакан ударил лезвием. В живот.

Из Кореи прыснула струя крови, как из простреленного лосиного нутра. Так рассказывает Пачакан, демонстрируя, как он стирал с лица кровь товарища. Они везли его двое суток на растянутых между двумя оленями носилках из одеяла и шкур вдоль Эвонокита и Олонгдо. Кровь лилась из него как из дырявого бурдюка. 60 километров через горы к железной дороге, на поезде, зайцем удалось добраться до Новой Чары. Врач сказал, что парень выжил благодаря высокому содержанию алкоголя в крови. И пустому, как окрестные горы, кишечнику.

Гораздо позднее на вопрос, разве не хорошо умереть в тайге среди всех этих красивых названий, он ответил, что если кто-то хочет, он может устроить. Он сидел тогда у реки Читканды в горах Удокан, в Забайкалье, и собирался отправиться из урочища Мармакит через Олонгдо в Якутию.

Отец Кореи утонул в Чаре. Как и брат Владик. Брат Эдик утонул в Кемене, который впадает в Чару. Мама умерла дома на берегу Чары, захлебнувшись рвотой. В момент смерти все они были пьяными и одинокими. Его называют Кореей, потому что отец был корейцем, северным. Он приехал в 70-е валить тайгу на строительстве БАМа, влюбился и остался. Завел четверых детей, запил и утонул. Иногда Корея ходит в это место выпить за них всех.

В селе Чапо-Олого, которое лежит в 600 километрах от Байкала, таких одиночек много. Их собрал вместе Капитон Попов и заставил заниматься остатками стада, оставшегося в горах от совхоза «Северный». Он дал парням одежду, оружие, искусственную вагину и что-то вроде надежды или цели. А может быть, даже смысла.

Корея оказался отличным охотником. Диких оленей, лосей, медведей и сурков охотно покупали русские и хохлы (украинцы). За сурковым жиром и медвежьей желчью приезжали даже из Китая. Как-то под конец ельцинских времен оборотливый эвенк начал строить в Чапо дом. Сруб едва доходил до окон, как ему захотелось пить. Это не была простая жажда. Он продал недостроенный дом одному хохлу из Чары. А потом другому покупателю. Когда они встретились в Чапо и стали спорить о том, кому принадлежат эти стены, приехал третий с документом, подтверждающим собственность и подписью Кореи. Они хотели застрелить Корею, но тот был уже далеко в горах Удокан. В той же долине, где он скрывался от милиции, когда украл своего сына и прятался от жены, которая была старше его на 14 лет. Сам Путин его бы там не нашел. Разве что президенту помог бы Рома Мальчикитов.

Рома
Тогда Рома еще был жив. Его смерть звали Настей. У нее были эвенкские раскосые глаза и лицо цвета пропеченного блина. Они очень любили друг друга, пока она его не застрелила. Но сначала смерть забрала больную бабушку. Она кочевала с мужем вдоль реки Куанды, за горами Кадар в сторону Байкала. Когда она умирала, дедушка спустился в поселок Куанда. Купил канистру спирта и цедил его пару недель. Он замерз, потому что после смерти жены некому было разводить огонь. Дядя Ромы нашел его свернувшимся калачиком, как корень дерева. Так он и похоронил его в мерзлой земле. Отец Ромы, Петя, устроил дяде взбучку, за то что тот не уберег старика. А сейчас некому беречь дядю.

Потом в 2009 году смерть унесла маму. Никто в Чапо не говорил, почему она умерла, хотя все знали. Два года назад Рома присоединился к бригаде Капитона. Выдержал он только год. Сын Капитона Хара бил его и унижал. Другие смеялись тоже, потому что Рома сочинял стихи.

Только Корея никогда его не бил. Он помнил, что Рома дал ему двух оленей, чтобы вернуть деньги за мотоцикл Петрухи Шакала, который он одолжил и разбил. Через год работы Ромка сбежал в маленькую бригаду Гоши Кульбертынова. Там он 12 месяцев охотился на диких оленей и следил за стадом, а потом получил четырех маток и быка. Он перегнал их с Удокана в окрестности Чапо. Когда казалось, что все наладилось, умерла мама.

В своих стихах Рома сравнивал врата долины с ногами рожающей женщины. Семь важенок (самок оленя) принесли шесть оленят, которых он берег как зеницу ока, часто меняя место стойбища, чтобы к ним не прицепилась какая-нибудь болезнь. Кочевал он один. В чистых как водка озерцах ловил блестящих как ртуть хариусов и ел их сырыми, слегка посолив. Когда рыбы не было, он ел окорок молодого медведя, припрятанный в вечной мерзлоте. Рома писал стихи и письма Наде Филипповой из Кюсть-Кемды — другого эвенкского села неподалеку от Чары. Потом откуда-то появилась эта Настя.

Она всадила ему пулю в сердце через несколько месяцев брака. В селе все удивлялись, что она так точно попала, ведь кто целится во время ссоры. Был конец мая, День пограничника. В этих войсках служил Ромка. По поводу праздника он выпил лишнего, и из-за этого, как все эвенки, стал агрессивным. Настя объясняла, что убила его при самообороне, защищая себя и ребенка. Она получила четыре года условно.

Кулема
А Кулема в армии не служил. Он жил до 28 лет без паспорта, так что родина про него не знала. Ему было лет пять, когда умерла мама. Каким образом, лучше не говорить. Тогда же как-то умерли маленькие Илья и Тамара. Было начало 70-х, тогда не было еще железной дороги и пути в Чару. Детей в больницу приходилось возить на оленях, так что часто бывало уже поздно. Умирали даже от ангины. Старший брат Сергей умер в палатке после новогодней гулянки. Кулема помнит, как свояк отправился в тайгу на поиски Сергея. Он нашел его и удивился, что у покойного нет мизинца. Он отрезал палец, когда в предсмертных конвульсиях пытался настрогать стружки на растопку. Чтобы разжечь этот чертов огонь не хватило пары минут собственного тепла.

Полтора десятка лет в семье никто не умирал, пока сестра Оля не захлебнулась рвотой. Это все из-за технического спирта, который используют в дефектоскопах на БАМе. Она прожила долгую жизнь: ей было 45. Потом ушел отец. Примерно после распада Союза. Он пил две недели подряд, пока у него не случился приступ астмы. Из Чары приехал врач, но сделал не тот укол. С воздухом или что-то вроде этого. Отец умер по пути в больницу.

Он не может вспомнить, был это 1995 или 1996, может, даже 97 год. По телевизору — «Рабыня Изаура», в стране п***. Все делали, что хотели. Начальница морга не отдавала тело. Она знала, что Кулема, который работал тогда на лисьей ферме, получил три тысячи рублей на похороны. Она не отдала ему отца, пока он не отстегнул ей «штуку» из пособия.

Вы когда-нибудь бывали в морге в Старой Чаре? Даже у Кулемы, который научился убивать еще в детстве, пробежал по позвоночнику холодок. Там нет ни полок, ни ящиков. Тела лежат на полу. Посередине стоит стол и три стула, чтобы было где выпить. Кулема не помнит, кто ему помогал. Он помнит только, что нужно было переступать через все эти тела. Он погрузил отца в маленький совхозный уазик и погнал в Чапо. Бензин кончился через 100 километров, масло еще раньше. К счастью, мимо проезжал Шакал на мотоцикле. В конце концов, он согласился дотянуть машину пять километров до деревни.

Отец лежит рядом на кладбище. Там гораздо больше народа, чем в деревне. Иногда Кулема - парень, слепленный из эвенкийских верований и советских лозунгов, - позволяет себе маленькое священнодействие: он оставляет отцу зажженную сигарету и рюмку водки.

Пачакан
Его приятель Пачакан, тот, что для смеху порезал Корею, не хочет говорить о смерти. Только если о смерти оленей. Она не белая — коричневая. Она весит 400 килограммов и сильно воняет. Ее зовут Амикан, то есть медведь (он велел писать с большой буквы). Она убивает, ломая хребет: раз, и олень беспомощно лежит, дергая копытами. В полной тишине: олени не ржут и не воют, только тихо сопят или кашляют. Пацакан много раз слышал эту тишину, однажды она его разбудила. Такая смерть обычно приходит весной, под утро. Иногда она нападает на оленей, свободно пасущихся на Мармаките, но чаще выбирает привязанных или стоящих в загоне. Медведь стаскивает еще живых животных в большую кучу, закапывает и накрывает ветками и камнями. Сначала непонятно, что это, а потом смотришь — из камней на тебя глядит твой олень. Страшная картина для забайкальских и якутских эвенков, которые называют себя орочонами — оленьими людьми.

В Чапо Пачакан приехал из Тяни — села на якутской стороне Удокана. Не было уже Союза и отца Кулемы. Тяня больше Чапо, но там много якутов, а с ними жилось плохо. Из-за якута умер его отец. У Пачакана было четыре сестры, ему исполнилось четыре года, и отец решил построить в нескольких километрах от села дом. (Это в Тяни хорошо — берешь кусок тайги и не спрашиваешь, можно ли.) Стойка началась с пьянки. Был апрель, река была покрыта «кенгкеме» — тонким льдом. Когда они носили с якутом бревна с другой стороны реки, они попали в такое место. Вылезли чудом. Якут побежал в деревню, а более пьяный эвенк замерз. Поэтому Пачакан не любит якутов. А они его.

В Чапо было не лучше. Капитон, дальний родственник, заставил его работать в общем стаде, которое он постепенно прибрал к рукам. Пацакан, как и все остальные сироты в бригаде, работал за одежду и еду. Он оказался особенно полезным, когда младший сын бригадира убил ребенка (по пьяни, ножом) и на семь лет сел в тюрьму. Сироты из бригады иногда спускались с гор и продавали бамовцам оленя, получая взамен водку или технический спирт, а потом устраивая на несколько дней гулянку. Убыль в стаде списывали на браконьеров или медведей.

Если Капитон ловил их на выпивке, он бил их палкой, как малых детей. Корею, Эдикана и Носорога, главных гуляк, Капитон отвез в больницу, где им вшили «эспераль». Поэтому Пачакан решил вернуться в Якутию. Кулема проводил его с Мармакита на БАМ, а за железной дорогой ему пришлось справляться самому. Неделю он шел со своими оленями в родную Тяню. Одну зиму он провел в одиночестве в горах. На следующую к нему присоединилась седая мать, но не выдержала морозов и вернулась на Новый год в село. Когда злые медведи и якуты начали прибирать оленей, Пачакан вернулся в бригаду.

Капитон
Никто точно не знает, почему Капитон перебрался из Якутии в Чапо-Олого. Возможно, он, как Прокоп, опасался мести. Прокоп бежал из самого Якутска. Он работал там тюремным надзирателем и не поладил с мафией. Спасаясь, он отправился в родную Тяню, но когда его стали искать в селе, дал драпу в Чапо. Он был прекрасным охотником и тузом в рукаве Капитона при торговле с бамовцами. Капитон долго не мог смириться с утратой, когда два года назад Прокоп утонул в Чаре, ловя налимов. Он сам плавал, как налим, и не боялся реки, ни во время паводка, ни когда она была покрыта талым льдом. Однажды он перешел реку, прыгая с льдины на льдину. Но в тот раз он был пьян, как и те двое, что утонули вместе с ним.

Поэтому Капитон не пьет. Уже 20 лет. В Чапо он такой один на 140 жителей, не считая детей младше 13 лет. И один из немногих жителей Забайкалья, в котором лежит Чапо. Он не пьет, чтобы местная администрация не могла отказать ему в тягаче, машине, топливе для деревни, ссылаясь на то, что все пропьют. Чтобы раздобыть материал для моста, для починки дороги. Он не пьет, чтобы отобрать аргументы у охотников, с которыми приходится спорить из-за охотничьих угодий и пастбищ для оленей. Каждая долина здесь на вес золота. В одной можно поймать за зиму десять соболей, то есть заработать тысяч 30, а потом еще подстрелить лося — еще столько же. Капитон всегда трезв. Болезненно, вызывающе, за весь свой народ.

Когда-то он работал инспектором в заповеднике, это означало, что охотиться там разрешалось только членам бригады. Однажды приехали русские, расположились в старой избушке и стали ловить рыбу. Капитон с сыном и Кулемой проникли туда тихо, как мыши. Капи вошел в избу к пяти мужикам, как к себе домой, положил на стол большой патрон и сказал: «У вас один день, а потом — хана» (на тюремном сленге — смерть). Прежде чем они успели собраться, он разоружил их как детей.

В другой раз в лагере Гоши Кульбертынова Капитон застал бригадира пьяным в компании нескольких русских. Гоша лежал в полубессознательном состоянии, весь в моче, а чужаки принялись за его жену. Капитон согнал их с пьяной эвенки и приложил палкой. Бамовцы не сопротивлялись, потому что рядом стоял Прокоп с карабином «Сайга» и Хара с карабином «Барс». Неподалеку был еще Кулема. Как на озере Даватчан, когда он поймал бамовцев за ловлей редкого вида горной рыбы. Он тоже взял палку и набросился на них. В Чаре они возмущенно рассказывали, что он называл их морквоедами и кричал: «Проваливайте в свои огороды сажать свеклу и капусту!»

В Якутии Капитон застрелил человека, но срок отсидел честно. В начале 90-х он появился в Чапо. Видимо, со своей энергией и инициативностью он не нашел места в якутских реалиях. Родители и трое братьев были на том свете, помощи ждать было не от кого. В Чапо он оказался одним из немногих трезвенников и поэтому быстро завоевал авторитет. Когда Капитон нашел в горах мертвого охотника из Литвы, который разорял эвенкийские охотничьи угодья, подозрения пали на него самого. Но доказательств не было. Потом он обнаружил двух бродяг, сгоревших в палатке. Как-то так вышло, обрывает он разговор.

Прошло уже почти 20 лет. В стаде сейчас 700 голов. В горной тайге Удокана — это максимум, пора делить на две части. Не то что в тундре, где в стаде может быть хоть пять тысяч оленей. Одну половину возьмет Хара, вторую — другой сын — Коля. Как только выйдет из тюрьмы. Ребят из бригады они тоже поделят между собой. К Кольке никто идти не захочет — он легко выходит из себя и хватается за нож. И вовсе не для того, чтобы ударить рукоятью. Говорят, что смерть ходит за ним, как лайка.

Смерть
Иногда, сидя у костра в Мармаките, они вспоминают все эти смерти. Читканда течет неторопливо, как кровь в жилах. Приправленное спиртом тепло, растворяясь, впитывается в организм. Вот уже год никто не умирал.

Смерти от старости и не относящиеся к бригаде не считаются. На 10 человек, побывавших в бригадных рядах, приходится смертей 40. Только родственников — без друзей и знакомых. Половина — родители.

Они спорят, кто она: эвенка, хохлушка, русская или бурятка? Какие у нее глаза: раскосые или круглые? Кулема говорит, что у каждого народа - своя смерть. Пачакан настаивает, что у смерти нет национальности. И если она скажет «вали», то ей будет по *** кто ты — русский или якут. Кому-то придется быть следующим.

Михал Ксёнжек