К примеру, физик, услышав его, может подумать, что речь идёт о квантовом состоянии вещества, о квазичастице «фермион» и даже, извините, о дырочном возбуждении в твёрдом теле. Лирику же подобное на светлый ум не придёт. Он сразу вспомнит, допустим, Владимира Владимировича и его крылатое: «Обещали и делим поровну: одному - бублик, другому дырка от бублика. Это и есть демократическая республика». Нет, не путинский афоризм о распределении денег от продажи сырьевых ресурсов между олигархами и народом. Это - нестареющая «маяковская» метафора из «Мистерии-буфф» про то, что нашу бедную страну «обжирают ротой». Ну а я, будучи обычным гражданином, припоминаю случай из истории, произошедший с великим Ломоносовым. Некий вельможа, заметив у него на одежде прореху, насмешливо спросил: «Что это у вас, уважаемый академик, ум из кафтана выглядывает?». «Нет, - ответил Михайла Васильич, - это глупость туда заглядывает». В общем, есть у простого русского слова много разных значений. Появится желание - вспомните и продлите синонимический ряд: брешь, дупло, щель, отверстие, прокол...
Но к чему речь о драгоценной дырке? Да к тому, что она могла бы стать одним из самых ярких и точных символов современной России, которую постигла эпоха чудовищных перемен. Правда, в каком именно обрамлении сия дыра предстала бы взору, сказать не берусь: с могильным венком или с чёрствым бубликом, с ломоносовским кафтаном или с электронами по периметру. Не знаю. Мне ясно только, что в ней - Пустота! Отрицательно заряженная и набирающая огромную массу. Во всех, включая физический, смыслах. Когда я слышу о том, что в далёкой Москве чиновничество затеяло реформу Российской академии наук (РАН), представляется не административная мера, а попытка проделать очередную дырку-рану в измученном теле Руси. В моей голове возникает бесконечное множество параллелей - исторических, экономических, научных, статистических, литературных - и образ глупого вельможи со скальпелем.
На заре профессиональной карьеры мне выпала возможность в течение двух лет писать статьи о фундаментальной и отраслевой науке, об учёных и изобретателях. По мере сил помогал им решать какие-то неразрешимые задачи и занимался популяризацией их деятельности, то бишь распространял знания в среде своих читателей. Невероятное журналистское счастье - встретить на пути уникальных людей и быть им в чём-то полезным.
Однажды мне позвонил Виктор Катулин, заместитель директора Физического института имени П. Н. Лебедева Академии наук СССР, доктор физико-математических наук, и попросил о помощи куйбышевскому (ныне самарскому) филиалу. Он приехал в редакцию и несколько часов говорил не столько о квантовой физике, всякой оптике и каких-то лазерах, сколько о «дурократах», которые «ни бельмеса» в научной тематике, и о возникших по их вине трудностях. На прощание Катулин оставил автореферат своей докторской диссертации, чтобы я «точнее написал о самораспространяющемся высокотемпературном синтезе». Написал. Лично для меня главным результатом оказался вечерний приезд в редакцию благодарного Катулина с бутылкой коньяка и ещё долгий разговор «за жизнь». А для него - меры, принятые Отделением общей физики и астрономии АН СССР, Минстройдормашем и Минэлектротехпромом СССР, а также Куйбышевскими обкомом КПСС и горисполкомом.1
Могу вспомнить ещё свои беседы с начальником техотдела Зиновием Гецелевым, доктором технических наук, который разработал и внедрил на Куйбышевском авиазаводе метод непрерывной разливки металла и электромагнитный кристаллизатор. О «маленьком бунте учёного против старых технологий» американская газета «Нью-Йорк таймс» писала на первой полосе в статье рядом с фото президента США. Фантастическое событие по тем временам. Лицензии купили крупнейшие фирмы мира. Гецелеву - госпремия СССР, дача, машина «Волга», почёт в трудовом коллективе да ещё мой очерк в газете и в книге «Испытание делом».1
В начале 1991-го мы с генеральным директором объединения «Полёт» Валентином Зайцевым ездили в Крутую Горку. Ему хотелось показать уникальный испытательный стенд ракетных двигателей. Стояли на самой верхотуре, и Валентин Иванович с воодушевлением рассказывал о достижениях «полётовской» науки, о ракетах, о программах «Интер-Космос», КОСПАС-САРСАТ, о запусках индийских спутников «Ариабхата», «Бхаскара», французского «Снег-3», шведского «Астрид». Потом вдруг замолчал и неожиданно горько обронил: «Ничего этого больше не будет. Конверсия, принятая руководством страны, нас окончательно добьёт». А ещё он подарил мне «наукоНЕёмкий» топор со своим автографом. И топор тогда тоже показался символом реформы.2
Так вот, приведя три наиболее характерных эпизода из собственной практики, хочу подчеркнуть мысль: я сам, своими глазами видел в советских институтах и на предприятиях огромное количество талантливых учёных и специалистов. Академия наук СССР стояла на плечах этих гигантов и представлялась громадной пирамидой наподобие Хеопсовой, с позолоченным пирамидионом на вершине, то бишь священным камнем «Бенбен». Символично, что она не рухнула после развала Советского Союза. Просто в советской академии, ставшей российской, понаделали дырок пронырливые «завлабы демократического режима».
Цитирую лауреата Нобелевской премии Жореса Алфёрова: «В Академии наук СССР - 249 действительных членов и 450 членов-корреспондентов. На май прошлого года (2012 - С.Ш.) у нас 526 действительных членов и 750 членов-корреспондентов. Страна стала вдвое меньше, академиков и членов-корреспондентов стало вдвое больше». Он же в интервью радио «Эхо Москвы» сказал, что якобы из 62 миллиардов рублей, выделяемых научному ведомству, на «чистую науку» тратится всего три миллиарда рублей, а остальное - «зарплаты и коммунальные услуги». Вероятно, нужна не столько реформа, сколько метла, чтобы вымести тех, кто норовит оторвать с мясом академическое имущество. Кстати, пример. Для Петра Капицы перед войной за два года построили Институт физических проблем и купили оборудование на 5 миллионов фунтов стерлингов. По воспоминаниям его сына Сергея, в этом институте «открыто явление сверхтекучести жидкого гелия и созданы научные и технические основы кислородной промышленности, ставшие очень крупным инновационным вкладом в советскую промышленность, а экономический эффект от них мог бы прокормить десяток академий наук». Это тоже часть реформы, но по-сталински. Были при вожде ещё «почтовые ящики», шарашки, однако не тырили деньги, отпускаемые на науку.
Раз уж вспомнил физика Сергея Петровича Капицу, то и его мнение интересно. В 2010-м он сравнил науку в СССР со скороваркой, в замкнутом пространстве которой варились советская культура и наука. «К ней подводилась энергия и средства, в изолированном объёме при сильном нагреве происходило интенсивное и интересное, во многом самобытное развитие. Потом…».
...В общем, шарахнуло так, что содержимое разлетелось во все дырки. Ныне в них с интересом заглядывает бюрократическая глупость: не остался ли чей-то ум и можно ли поживиться?
_______________________________
1. Областная газета «Волжская коммуна»: интервью с Виктором Катулиным «Стреноженный лазер» (25.02.1988 г.) и очерк о Зиновии Гецелеве «Вторая попытка» (07.10.1988 г.), г. Самара (бывший г. Куйбышев).
2. Журнал МС2 (советский номер) «Плач по Родине, которой нет…» (№4, май 2008 г.), и «Бизнес курс» № 3 от 04.02.2009 г. «Без рекламы - путь в никуда!» (г. Омск).
Сергей ШкаевДругие материалы автора рубрики «Историческая параллель» читайте в разделе «Колумнистика» (2-я колонка сайта)
