Начать рассуждения о работах в архитектурной традиции следовало бы с наиболее значимого объекта — с реставрации Никольского казачьего собора. Это старейший из подлинных сохранившихся омских храмов, образец зрелого классицизма. Произведение выдающегося русского архитектора В. П. Стасова. Памятник федерального значения.
Мне, на заре своей реставрационной практики, довелось участвовать в его реставрации 1982 года. Тогда собор приспосабливали под органный зал. Нужно отметить, что исторический вид собору вернули раньше — в 1975 году. Тогда я в работах не участвовал, но интересовался их ходом.
Отступая в прошлое, хочу рассказать, что ещё в 1975 году я обнаружил захоронения в соборе.
Все последующие годы я рассказывал об этой находке, но мои слова воспринимали скептически, поскольку не было документальных подтверждений. Противоречие разрешилось уже при последней реставрации, если не ошибаюсь, в 2018 году, когда при земляных работах были обнаружены очередные захоронения, которые археологи датировали эпохой бронзы.
То есть собор был случайно построен на древнем могильнике.
Но, возвращаясь к реставрации, должен сказать, что конструктивная основа, заложенная в 1975 году, сохранилась при всех последующих реставрациях. Хотя тогда собор просто восстановили под крышу, не зная, что с ним делать. Периодически в печати возникали разные «проекты». И в советское время написанное не всегда соответствовало действительности. «Газетные утки» были и тогда. Сообщали о планах открыть музей атеизма, филиал краеведческого музея, планетарий, филиал концертного зала…
В начале 80-х остановились на органном зале (с 1975 по 1982 год собор стоял по сути заброшенный).
Тогда это было, как сейчас говорят, «модным трендом». Никого не смущало, что орган в православном храме, мягко говоря, неуместен. Но тогда это позволяло сохранить собор и придать ему общественно-значимую функцию. (Хотя в дальнейшем перенос органа стал серьёзной проблемой).
Необходимость очередной реставрации возникла в связи с тем, что, как собор приспособили под органный зал, так с тех пор ничего и не менялось, только убрали орган.
На самом деле режим эксплуатации органного зала и собора сильно отличаются. Например, органному залу не понадобился заброшенный подвал, выкопанный ещё в 30-е годы. Зато, наоборот, под машинное отделение органа был выкопан подвал под алтарём с лестницей из алтаря. В нём в соборе размещались ризница и свечной склад. Кабинет старосты разместился в бывшем туалете, а казначейская — в венткамере. В бывшем гардеробе одновременно размещались пост охраны, трапезная, раздевалка, склад. При этом окно было заложено. Лестница на колокольню была крутой, неудобной, узкой, петляла зигзагами.
Паркетный пол, который был хорош для органа, не выдерживал потока прихожан. Двери тоже начали разваливаться.
На фасадах было достоверно известно о медальонах с Серафимами и про гирлянды с ангельскими ликами. В советское время их не решились восстановить. Вместо Серафимов возникли огромные розетки, а ниши под гирлянды оставались пустыми. Я уж не говорю про инженерные системы, которые за сорок лет успели физически износиться и морально устареть.
Поэтому реставрация назрела. Но когда она начиналась, никто не предполагал, что она затянется почти на десять лет. За это время не раз поменяли проект, разорился не один проектировщик и подрядчик, сменились настоятель и староста.
Одни и те же работы по нескольку раз переделывались. У себя в приходе мы размышляли об этом: (Если кто не знает, я служу в соборе пономарём)
— Может мы плохо молимся. (Хотя мы каждое воскресение ходили крестным ходом вокруг стройки.)— Может это нам наказание за грехи (Хотя службы в соборе никогда не прерывались.)
— Это Господь хочет проверить нашу твёрдость в вере.
— Нет, это Господь являет нам славу свою, обличая лукавства, творящиеся при реставрации.
Попутно хочу сказать, что если у кого возникнет вопрос — почему государство ремонтирует церковное здание, я могу ответить, что собор является государственным объектом культурного наследия и стоит на государственной охране.
Церковь пользуется объектом культурного наследия в соответствии с его историческим назначением. По закону все граждане имеют доступ к объектам культурного наследия, независимо от вероисповедания и так далее. У нас вход свободный, милости просим. Государство нам подсвечники и паникадила не покупало. Финансирование касалось только самого здания.
Такое длинное вступление понадобилось, чтобы была понятна предыстория реставрации. Её главная задача была простой — не испортить памятник. В отличие от объектов, о которых я говорил ранее, вольные трактовки здесь невозможны. И ещё, исправлять здесь ничего не нужно. В отличие от современных стилизаций, в начале 19 века предки жили в эстетике классицизма. Он был основой их мировоззрения (конечно, речь о правящих кругах).
Поэтому архитектура собора безупречно выверена. Особенно в ходе работ, глядя на чертежи, я убеждался, насколько точным был расчёт архитектора. Например, по сути, купольный зал храма четырёхстолпный. Физику не обманешь.
Столпы спрятаны в угловые простенки, на которые передаётся распор сводов и барабана. Но толщина этих простенков ниоткуда не видна. А фактически в фундаменте она составляет 2,5 метра, выше — 2,2 метра. В ходе реставрации по пожарным нормам пришлось сделать второй выход из подвала как раз под угловым простенком. Когда входишь в эту дверь — ощущение, что попадаешь в тоннель. А это просто дверные откосы. Стены трапезной и алтаря являются контрфорсами для угловых простенков.
Западный зал — «трапезная», четырёхстолпный в традиционном понимании. Исторически он тоже был перекрыт сводами. Их разобрали ещё при надстройке в 30-е годы. А в 1975 году вместо них выполнили перекрытие из сборного железобетона. Но сомнения в несущей способности столпов при этом не возникло, потому что они стоят на пересечении продольных и поперечных внутренних стен фундамента. Это безупречно надёжное конструктивное решение.
Верхний ярус колокольни в 1975 году поставили на монолитную железо-бетонную плиту. Исторически он стоял на своде нижнего яруса, просто по другому быть не могло.
При реконструкции 30-х годов произошло повреждение ряда принципиальных конструкций. В частности, при пробивке окон второго этажа в трапезной, были перебиты внутристенные кованые связи. Тогда же был пробит вход в подвал под средним окном северного фасада трапезной, который сейчас снова раскрыт. Всё это привело к тому, что здание ещё до войны треснуло. Эта трещина так и не стабилизировалась. В ходе последней реставрации было выполнено укрепление грунта и усиление фундамента. Посмотрим, насколько эти мероприятия будут эффективны. К счастью, других конструктивных проблем нет.
Повторюсь, что собор строился очень грамотно и надёжно. Даже в трапезной толщина стен — 1 метр.
В основном задачи реставрации состояли в восстановлении исторического облика и приспособлении под современное использование.
В частности, в соборе восстановлен чугунный пол. Он не первоначальный. Сначала был деревянный. Но чугун появился ещё в 70-е годы 19 века и пролежал до начала 20-го века. Потом его заменили на метлахскую плитку, которая с утратами в местах шурфов (в которых и наткнулись на захоронения), пролежала до 1982 года, когда её заменили на паркет.
Чугунный пол сохранялся до последней реставрации в южном тамбуре.
К сожалению, его сломали и выбросили. А жаль, так было бы, с чем сравнивать. Старые плиты были бОльше по размеру (60×60 см), тоньше (в пределах 10 мм), ровные, с низким рельефом — до 3 мм. В то время у предков не было другого надёжного варианта, цемент и керамогранит ещё не изобрели. Чугунный пол не очень удобен в эксплуатации. Его трудно обслуживать, на нём тяжело стоять. Тем более современная чугунная плитка не идеально ровная. У неё есть перепады на стыках. У неё высокий рельеф — до 7-8 мм и не гладкая поверхность. Её размер 40×40 см. Так что стыков много.
Но как уж могли.
Хотя не подумайте, что всё плохо. Если не приглядываться, то выглядит достойно, зато исторично. Для современности — это эксклюзив. Проектом реставрации в притворе был предусмотрен пол из исторической метлахской плитки, чтобы отразить разные эпохи бытования собора. Но и притвор — самое грязное место, а метлахскую плитку удобнее мыть. Но такую плитку не нашли, а чугун оставался. Так что везде положили чугун.
Кессонный потолок трапезной, который появился в 1982 году, и сразу было известно, что он не исторический, так и не решились трогать. Потому что иначе надо было восстанавливать своды, что трудоёмко, затратно и требует мастерства. Даже в Успенском соборе нет ни одного настоящего свода. Но заливать их из железобетона ещё более трудоёмко, чем класть из кирпича.
Кессонный потолок в принципе не противоречит стилистике собора, так что задачу решили не усложнять.
Заменили всю столярку. Причём какую-то часть даже на два круга. Но сделали, на мой взгляд, хорошо. Входные двери сделали более строгие, что в общем стиле оправданно. Предыдущие, сделанные под органный зал, были излишне декоративные. Новые двери также сделали из массива дуба. Причём массив в буквальном смысле — толщина обвязки 80 мм. Входные тамбуры остались в толще стены. Благо, что этой толщи достаточно. Хотя было предложение проектировщиков сделать внутренний тамбур, но от него отказались, чтобы не уменьшать и так небольшой притвор.
Лично меня смущает промежуточное глухое перекрытие внутри тамбура — между дверями и фрамугой. При этом свет от фрамуги не попадает между дверями. Тамбур получается тёмный.
Не стали возвращаться к первоначальной форме стенок главной паперти, которая сохранялась до 1982 года. Стенки были наклонными параллельно маршу и завершались волютами. В 1982 году их переделали на прямоугольный стилобат, который остался по сей день.
Наконец восстановили на фасадах Серафимов и гирлянды с ангелами. Считаю, что это сделано очень изящно. Хочу, чтобы омичи помнили автора этих работ — безвременно ушедшего омского скульптора-реставратора Анатолия Леонидовича Кудрявцева.
Один из многочисленных проворовавшихся подрядчиков разорился, так и не рассчитавшись с ним за работу.
Но не весь декор фасадов восстановлен. Так и остались пустыми ниши под окнами барабана, в которых исторически была балюстрада. Хотя проект реставрации предусматривал эту работу. Но на завершающем этапе было уже не до архитектурных изысков. Но балясин хотя бы нет совсем, и не все знают, что они должны быть. А импост проёмов верхнего яруса колокольни так и остался с утратами, которые никто не стал восстанавливать. Хотя он не очень бросается в глаза, но при желании это заметно.
На верхнем ярусе сосредоточились на другой работе. С 1982 года успело разрушиться крепление столбиков ограждения верхнего яруса. Это выяснили после того, как один из массивных чугунных столбиков упал на крышу и пробил её. К счастью, никто не пострадал.
Удалось качественно восстановить карниз барабана, который существовал ещё с постройки на деревянной основе. Эта основа сохранилась, но тягу перетянули полностью, чтобы она впредь не падала кусками, тем более лишний раз забираться на барабан не просто.
Вообще надо признаться, что работы на объекте в значительной мере выполняли правоверные мусульмане, которые архивольт от архитрава не отличают. Поэтому сделали, что смогли.
Внутри восстановили в первоначальных размерах притвор, в том числе по высоте. Сейчас он освещается фрамугой над главным входом. Раскрыли все окна колокольни. Сделали удобную лестницу на колокольню и в подвал. По-хозяйски отремонтировали все служебные помещения. Теперь в подвале помимо теплоузла, водомерной, ризницы и склада разместились ещё просфорная, кухня, трапезная, комната священников, настоятельская, воскресная школа и так далее.
Все бытовые и технические подробности описывать не вижу смысла. В общем, хоть реставрация была долгой и трудной, но считаю, что она стала удачной и достойной.
Она решила большинство проблем собора и надолго обеспечила его надёжное использование.
