БК55 публикует очередной материал из проекта омского писателя Юрия Перминова «Имена, забытые Омском». Творчество Наумова — источник знаний о сибирской глубинке конца позапрошлого века. Стоит добавить: бесценный источник, Омском почти не замеченный…
ИМЕНА, ЗАБЫТЫЕ ОМСКОМ
Несколько лет назад, находясь в Томске по приглашению местной писательской организации, получил в подарок 15-томную издательскую серию «Томская классика», и среди представленных там литераторов обнаружил немало тех, кто вполне мог бы войти в состав аналогичной омской библиотеки, случись её появление на свет в нашем городе.
Одно из имён, отнесённое к «томской классике», но имеющее непосредственное отношение и к Омску, — Николай Иванович Наумов; писатель, которому до сегодняшнего дня не воздано заслуженное должное со стороны исследовательской литературы, а между тем именно «рассказами Наумова начинается сибирская беллетристика», как заметил Григорий Потанин.
Спорить с этим и сейчас не приходится: да, Наумов — первый крупный прозаик-сибиряк, один из лучших писателей «из народного быта».
Родился герой нашего очередного очерка в Тобольске 28 мая 1838 г.; его биограф Адрианов утверждал, что Николай рос одиноким, заброшенным ребёнком, не знающим детских игр, а потому естественно, его лучшими друзьями и учителями стали книги. Отец будущего первооткрывателя переселенческой темы в отечественной литературе служил в магистратуре, состоял советником губернского правления, а дед — в селе Самарово (ныне — Ханты-Мансийских) Берёзовского округа дьяконом.
Николая Наумова — не учили ни французскому языку, ни танцам, ни игре на фортепьяно, как его будущего товарища по гимназии Ядринцева, но к чтению он был приобщён в раннем возрасте…
«Читать меня научила ещё мать с пяти лет, — вспоминал Николай Иванович. — Вся моя библиотека в то время заключалась в баснях Крылова. Я любил эти басни, с утра до ночи читал их и выучил наизусть. Большинство их я и до настоящего времени помню. Первая книга после басен, которую я прочёл, был роман Загоскина «Юрий Милославский». <…> Он имел на меня то благотворное влияние, что я пристрастился к чтению. Читал я с утра и до ночи, не сходя с места, забывая ради чтения и еду, и сон. Читал я всё, что попадало под руку. Скудность в те времена в книгах была вопиющая. Помню мою беспредельную радость, когда отец достал для меня «Историю» России» Карамзина. Я долго не расставался с этой историей. Мне было восемь лет, когда мне попал один том стихотворений Пушкина. Я, как водится, до того зачитывался им, что выучил наизусть «Полтаву», «Братьев-разбойников», «Бахчисарайский фонтан», «Кавказский пленник», все стихотворения, заключённые в этом томе, и, бегая по двору летом или зимой, под вой вьюги декламировал их…»
(Наумов Н. И. Автобиография // Николай Наумов. Избранное. Книжная серия «Томская классика». Томск, 2014. С. 5–6).
Н. И. Наумов. 1860-е
Обратим внимание на ещё одно обстоятельство, повлиявшее на формирование личности Наумова, до конца своих дней находившегося под спудом трагического мироощущения и в то же время — в состоянии вечного духовного поиска, задающего определённую ситуацию внутреннего пограничья, ставшей, в конечном счёте, и общей трагедией писателя, в полной мере не реализовавшего себя.
Оказывается, на развитие неприязни «первого беллетриста» Сибири ко всякой власти немалое влияние оказал живший у Наумовых в кучерах, сосланный в «страну изгнания» из Тамбовской губернии по воле помещика крестьянин Памфил. Вот что поведал сам Николай Иванович в своей автобиографии:
«Сцены из его рассказов, как отрывали детей у отца и матери, продавая их другому помещику или проигрывая их в карты, производили на меня потрясающее впечатление. Помещик и злодей было для меня одно и то же. И вот помню следующий эпизод из моего детства. У меня был перочинный ножик, которым я вырезывал лодочки из сосновой коры. Памфил сидел на крыльце кухни и чинил сбрую, а я около него стоял и точил свой притупившийся ножик.
— Ты на что это, Коля, нож-то натачиваешь так? — спросил у меня Памфил.
— На помещиков, — ответил я.
Старик пристально посмотрел на меня своими умными серыми глазами и ответил: «Ну, точи, коли так, в этом тебе и Бог поможет!». (Наумов Н.И. Автобиография… С. 7). По нынешним временам — экстремизм в чистом виде.
Наумов рано лишился матери, рос в полной отчуждённости, почти всецело предоставленный самому себе, поскольку отец, переведённый на прокурорскую должность в Омск, с утра до вечера пропадал на службе.
«Дом наш в Омске выходил окнами на площадь перед крепостным валом, — вспоминал Николай Иванович спустя десятилетия. — Летом обыкновенно с четырёх утра на этой площади производили учение солдатам… и тут-то секли их и розгами, и палками, и шомполами от ружей. Далеко разносились крики истязаемых жертв. На этой же площади гоняли сквозь строй и солдат, и преступников. Я и теперь без содрогания не могу вспомнить этих сцен. Я плакал, забивался в подушки, чтоб не слышать боя барабана и раздирающих душу криков. Поначалу со мной часто делался жар и бред, и меня укладывали иногда на несколько дней в постель. Когда меня отдали в ученье к учителю Ксенофонту Трифоновичу (фамилии не помню), он был унтер-офицер и учитель полубатальона кантонистов, то меня ежедневно с 9 утра увозили к нему…
Здесь я опять видел те же картины страданий этих несчастных детей кантонистов, которых секли бесчеловечно за самые ничтожные проступки, например, за оторвавшуюся у куртки пуговицу… морили голодом и т. п.».
Омск. 28 июля 1862 г. Рисунок. По фотографии из коллекции П. И. Дрейлинга. ОГИК музей
«Картины страданий» прошли через всё творчество Наумова, и негативное отношение к представителям власти, несмотря на то, что и сам занимал различные чиновничьи должности по крестьянским делам, он выразит словами одного из своих героев: «Тридцать годков без удержу таёжные-то тропы топчу… Ну, не видел ещё среди служащих подходящего человека, штобы теперича сказать можно было: дай ему, Господи, добро здоровье…»
По переезде семьи Наумовых в Томск будущий писатель был отдан на обучение в местную гимназию. Уже не раз упомянутый в наших очерках Ядринцев, сдружившийся там с Николаем, без тени зависти вспоминал о своём товарище:
«Будучи развитее других, он много читал и обладал даром рассказывать. <…> Когда надоедало «давить масло», мы садили его на стол и целым классом его слушали. Тогда среди буйной толпы слышно было, как пролетит муха. Мне приходилось горько жалеть впоследствии, что наши наставники не обладали этим секретом сосредоточивать внимание».
И — далее:
«В то время, когда казённая наука ровно не давала нам ничего, в нас пробудилась страсть к чтению и любознательность. У моего отца была большая библиотека с журналами и лучшими произведениями литературы с Пушкиным, Лермонтовым, Жуковским, Державиным и т. д.; читая сам, понемногу я сделал её гимназическим достоянием, таская книги Наумову и моему другу Поникаровскому — выпрашивали и многие другие. Когда я пробавлялся беллетристикой, Наумов читал уже критические статьи и напал на безыменные статьи Белинского. <…> Наумов поглощал массу книг, повестей, романов, выйдя из гимназии и сидя дома. Скоро у нас образовался литературный кружок.
Я вёл дневник, записывал детские воспоминания и начал упражняться в стихах. Наумов подражал то Брамбеусу, то Гоголю, Поникаровский — Тургеневу. <…> Но истинное пробуждение ума и души явилось позднее…» (Ядринцев Н. М. Воспоминания о Томской гимназии // Сибирский сборник / под ред. Н. М. Ядринцева / Приложение к «Восточному обозрению». Иркутск, 1888. Вып. 1. С. 5–6, 18).
Покинув гимназию, дабы не быть в тягость своему отцу, Наумов решается поступить на «казённое содержание» — в юнкера 5-го Сибирского линейного батальона, для чего в 1858 г едет в Омск, где у молодого человека пробудился интерес к литературной деятельности… Совместная жизнь с солдатами способствовала изучению их быта, а дружба с умным, много читавшим офицером Зерчаниновым очень помогла самообразованию начинающего писателя:
«Солдаты любили меня, — вспоминал Николай Иванович. — Я писал им письма к их родным, читал им получаемые ими письма…»
Омск. Вид на крепостной плац. Кон. XIX в.
Первый рассказ Наумова и назывался соответствующим образом — «Случай из солдатской жизни», и в 1859 г. был напечатан в «Военном сборнике» (т. 8) под псевдонимом «Вольноопределяющийся Н. Корзунов», когда его автор уже вернулся в Томск, где литературная жизнь если и не била ключом Кастальским, то, по крайней мере, протекала куда насыщеннее омской…
В 1860 г., вслед за Потаниным и Ядринцевым, Наумов едет в Санкт-Петербург, где определяется вольнослушателем в университет, надеясь позднее подготовиться к экзаменам по гимназическому курсу. Надеждам этим не суждено было сбыться. В 1861 г. вспыхнули студенческие волнения, во время которых в числе других «бунтовщиков» был арестован и наш вольнослушатель, 12 октября заключённый в Петропавловскую крепость. Спустя пять дней его перевели в Кронштадт, а 6 декабря 1861 г. — освободили, правда, о возможности дальнейшей учёбы в университете помышлять уже не приходилось…
В 1863 г. «Современнике» (№ 11) был напечатан рассказ Наумова «У перевоза», а в газете «Очерки» (№ 75) — рассказ «Последнее прости», и эти публикации открыли писателю двери журнала «Отечественные записки». Читатели оценили молодого автора как мастера-очеркиста, а рассказ-очерк в народнической прозе — основная форма. Первый сборник Наумова был издан вскладчину, а позднее и сам он участвовал как пайщик в организации главного народнического журнала — «Русское богатство».
«Литературный талант тогда однако не гарантировал его от бедственной жизни, и скоро он должен был отправиться на родину, поступив в коронную службу», — сочувствовал своему товарищу Ядринцев, к тому времени уже покинувший столицу…
Томск. Дом, в котором жил и умер писатель Н.И. Наумов
Действительно, прозябающего в материальном смысле беллетриста «достало» безденежье, и когда приехавший в столицу гражданский губернатор Тобольской губернии Деспот-Зенович, по совету писателя Максимова, предложил Наумову должность станового пристава, последний долго не раздумывал и переехал в «первую столицу Сибири». Будучи участковым заседателем Тобольского земского суда, сблизился с членами «Общества независимости Сибири».
В сентябре 1865 г. в Тобольске у него был произведён обыск, и хотя ничего существенного «правоохранители» не обнаружили, Наумова арестовали по делу сибирских «сепаратистов» и препроводили в тюремный замок уже нашего города. Следствие затянулось, и только 8 апреля 1868 г. Николай Иванович был освобождён от суда, после чего некоторое время он трудился в контрольной палате Омска, а вскоре, придя к заключению, что быть одновременно честным человеком и чиновником совершенно невозможно, в 1869 г. вдругорядь оставил Сибирь…
Большинство дорог в то время вело, естественно, в Петербург, и Наумов вновь отправился в тогдашнюю столицу, дабы с удвоенной энергией взяться за литературную работу, для которой благодарным материалом служил обильный запас наблюдений, вынесенных им из частых служебных поездок по сибирским весям.
Годы, проведённые Наумовым в Петербурге, считаются периодом творческого расцвета писателя, в то время как его сибирское бытие традиционно соотносится с представлением об упадке таланта беллетриста — это мнение сложилось, прежде всего, в силу малоизученности позднего творчества писателя, до сих пор не привлекавшего специального внимания исследователей.
Одно из прижизненных изданий произведений Н. И. Наумова. 1882
Лучшие произведения Наумова в разные годы выходили отдельными сборниками: «Сила солому ломит» (1874), «В забытом крае» (1882), «Паутина» (1888). Особый успех имел сборник «Сила солому ломит» (рассказы из быта сибирских крестьян) — объём книги составлял свыше 400 страниц текста и по цензурному уставу 1865 г. она была освобождена от предварительной цензуры. Каждый рассказ начинался с новой страницы и имел свой заглавный лист. Это позволяло дробить книгу на мелкие брошюры и распространять в народе. …
В последний год своей жизни в Петербурге Наумов первым в русской литературе обращается к переселенческой теме, которая станет главной в его творчестве по возвращении в Сибирь: в двух номерах (15 и 21) за 1883 г. было опубликовано произведение Наумова под названием «Роковая встреча», где дано подробное описание быта переселенческой семьи, включено открытое авторское слово о сибирских разбойниках-«варнаках».
В 1884 г. из-за тяжёлого материального положения писатель был вынужден снова вернуться в Сибирь на казённую службу, как ни тягостна она для него была. В городе Мариинске Томской губернии Наумов занял должность непременного члена присутствия по крестьянским делам. Он старался облегчить участь крестьян, с которыми сталкивался; особенную энергию проявлял в деле устройства крестьян-переселенцев.
«В течение девятилетней службы крестьянским чиновником… я изо дня в день по свежим впечатлениям записывал всё, что доводилось мне подметить и слышать», — поведал Николай Иванович об этом периоде в одном из своих писем.
В 1886 г. в «Сибирском сборнике» появляется его очерк «Эскизы без теней», написанный на основе личных наблюдений в Мариинском округе. В 1888 г. в «Сибирской газете» (Томск) были опубликованы «Сцены из жизни тёмного люда». И только через шесть лет, в 1894 г., журнал «Русское богатство» печатает его очерк «Картинка с натуры», а в первом выпуске «Алтайского сборника» публикуется его рассказ «Сарбыска».
Талантливый бытописатель сибирского крестьянства Николай Иванович Наумов по характеру и приёмам своего творчества примыкал к группе беллетристов-народников 1860–1870-х гг.
Особой симпатией проникнуты образы страстных, энергичных людей, одарённых умом, ясным пониманием дела и готовностью противостоять произволу чиновников. Таков Дехтерёв, бесстрашно обличающий мироедов и благоволящие им сельские власти («Умалишённый»); таков Иван Николаич, который «всегда стоял за бедность» и в «любящей и честной душе» которого «всё забитое горькой долей находило отголосок» («Юровая»); таков Бычков, хранивший в душе «много неискоренимой веры в правду» и т. д.
В 1880-е гг. имя Наумова всё реже появляется в литературе и, наконец, совсем исчезает со сцены. В письме к Потанину от 21 августа 1894 г. Николай Иванович сознавался:
«Я не одряхлел ещё и, скажу даже более, чувствую себя в поре сил. Материала у меня много, но работать не поднимается рука… Кругом уже всё изменилось. Пошли новые люди, а с ними и новые песни и стремления, но, к сожалению, не утешительные… Так уж лучше молчать, молчать, молчать».
В 1897 г. в Санкт-Петербурге было издано собрание его сочинений в 2-х томах (в издательстве Поповой).
Портрет Н. И. Наумова. Н. х., кон. XIX в. Новокузнецкий КМ
Последние годы своей жизни, разбитый параличом, Наумов уже совсем не мог работать. Умер он от туберкулёза в ночь на 23 декабря 1901 г. в Томске и похоронен на кладбище Иоанно-Предтеченского женского монастыря. 29 мая 1968 г. на доме, где жил писатель, была установлена мемориальная доска в его честь. К сожалению, в наше «прагматичное» время дом снесли и на его месте возвели элитное жилое здание.
Как считает томский литературовед Казаркин, творчество Наумова — источник знаний о сибирской глубинке конца позапрошлого века. Стоит добавить: бесценный источник, Омском почти не замеченный…
Юрий Перминов: «Имена, забытые Омском»
2. Юрий Перминов: «После омских приключений Эразм Стогов бросил пить»
3. Юрий Перминов: «Николай Чижов никем себя, кроме как моряком и поэтом, не представлял…»
4. Юрий Перминов: «Гордость и украшение нашей литературы» занимался делами о поджогах и убийствах»
6. Юрий Перминов: «Неблагонадежный Вагин был заправским литератором, «не хуже многих»
7. Юрий Перминов: «Друг Валиханова, «русский пехотинец», бунтарь и тончайший лирик»
