Многоопытный директор Омской драмы превратил театр, при поддержке Минкульта, в идеологическое, религиозное и мировоззренческое болото, где эти же господа-начальники не только стоя приветствуют режиссерские поделки, но и неизменно награждают их, чем гаже спектакль — тем выше награда.
Спектакль «Дон Жуан, или Любовь к геометрии» по пьесе Макса Фриша в постановке режиссера Александра Баргмана.
С режиссером Александром Баргманом не поспоришь в его оценки нашей действительности:
«Человек для современной российской власти давно уже не является ценностью. Там собрались обманщики, лицемеры, обеспокоенные лишь тем, как стать богаче и как лучше зомбировать население, чтобы окончательно превратить его в быдло» (журнал «Театрал»).
Беда, однако, в том, что театр, во-первых, во всех таких делах активно помогает власти развращать народ. Во-вторых, возникает вопрос: а не является ли быдлом и представители той самой нехорошей власти, которые собираются по приглашению в четвертом ряду зрительного зала театра и аплодируют спектаклям, режиссеры которых эту власть поносят почем зря. Чиновники рубят сук, на котором, казалось бы, они так хорошо устроились.
Замечено, они не только стоя приветствуют режиссерские поделки, но и неизменно награждают их, чем гаже спектакль — тем выше награда.
Похвалив режиссера, спросим, однако, что он предлагает в своем спектакле? Он преподносит в качестве главного героя отъявленного распутника, дуэлянта и убийцу — Дон Жуана (артист Егор Уланов). Да, в пьесе Макса Фриша и на сцене он не такой, как у предыдущих сочинителей на тему Дон Жуана, но это не меняет существа дела. Черного кобеля не отмоешь добела, да автор и не собирается это делать.
Легенды о Дон Жуане появились в Испании еще в 14-м веке. Прототипом его был некий дворянин дон Хуан из окружения короля Педро (1350-1369). Своими любовными и дуэльными похождениями они наводили страх и ужас на всю Севилью, предаваясь распутству и насилиям.
Со временем образ Дон Жуана стали делать привлекательным, придали ему благородство, превратили в выдающегося любовника и стали восторгаться таковым, несмотря на бесконечные убийства им на дуэлях отцов и мужей своих соблазненных дам, на разрушенные семьи и бесовское надругательство над нравственностью. Различалась у разных авторов, как правило, лишь концовка пьесы. У одних Дон Жуана убивала статуя командора, у других его поглощал ад в клубах серы и дыма, у третьих его убивали монахи, у четвертых он заканчивал жизнь в монастыре.
У Фриша Дон Жуан остается всё тем же — высшим олицетворением зла, т. е. дьяволом. Вот его мимоходом сказанные слова: «Не успеваю выйти из дома, кого-нибудь заколю», или: «Он сам, как курица, напоролся на мою шпагу, но воскреснет в образе памятника». С таким сатанинским цинизмом отозвался он об убитом им отце своей невесты Донне Анне (Ирина Бабаян). Дьяволом назвал его лучший и единственный друг Родериго (Иван Курамов), с невестой которого он переспал вместо своей невесты Донны Анны в день несостоявшейся своей женитьбы. Потрясающе.
Вместе с тем Макс Фриш вносит много нового в завязку, развязку и цель своего сочинения. Сюжет его он сконструировал искусственно, желая прослыть оригиналом, во что бы то ни стало. Оставляя Дон Жуана всё тем же авантюристом, развратником, хамом и циником, он восхищается подражанием им какими-то язычниками. Те, мол, бегали ночью абсолютно голыми в масках и совокуплялись, а затем днем им надо было узнать друг друга без маски и соединиться. Легенду эту рассказывает ни кто иной, как священник отец Диего (заслуженный артист РФ Сергей Оленберг) и оценивает ее так:
«И это прекрасно!»
Как вам нравиться слушать подобное одобрение животной дикости из уст католического священника? Как и в грязной маловероятной легенде, жених Дон Жуан и невеста Донна Анна накануне бракосочетания пошли в ночной парк погулять сами по себе, не видя друг друга, в темноте, на ощупь невзначай совокупились, взаимно влюбились (?) и на следующий день узнали, что они жених и невеста. Она согласилась вступить с ним в брак, а он отказался, не веря ей в подлинность чувств после случившегося, и пустился во все тяжкие.
Важнейшим нововведением Фриша оказалось также то, что он не отправил Дон Жуана в ад, не убил, как предыдущие драматурги, а… женил.
Вначале дворянин Лопес (заслуженный деятель культуры Омской области Владислав Пузырников) пытался в наказание женить его на своей соблазненной им жене (!), но не получилось. Фриш в конце концов женил его на «лучшей севильской шлюхе, избалованной невиданным спросом» Миранде (Юлия Пошелюжная) из публичного дома сеньоры Селестины (заслуженный деятель культуры Омской области Екатерина Потапова) и сделал его отцом. Вот так наказание! Очевидна дьявольская идея — представить институт семьи не единственным способом счастливого существования человечества, а наказанием.
Наконец, самая вздорная придумка Макса Фриша та, в которой он выдает проходимца Дон Жуана за страстного фаната геометрии, которая якобы точностью и определенностью познания треугольников и окружностей выше обычных человеческих чувств. «Что может быть прекрасней двух линий, проведенных на песке?», — нелепо и страстно возглашает он устами Егора Уланова. Приписать авантюристу и убийце какую-то любовь к науке — это что бегемоту или свинье пристроить седло.
Дон Жуан толкует что-то о предательстве самого себя, что он не верит самому себе, что он жертва чего-то, он обвиняет всех, включая Творца, который создал человека из двух половин — мужской и женской. Он еще и превращен в моралиста.
Такой ли герой нужен сегодня в России в государственном театре? Чему он может научить добропорядочных зрителей, если они случайно окажутся в зрительном зале?
Режиссер организовал действие на бешеном пульсе, который, впрочем, тоже наскучивает. Персонажи не выходят на сцену, а врываются, делая несколько неистовых пробежек, и лишь затем, запыхавшись, произносят первые слова истошным криком. Их психические и эмоциональные состояния передаются не тонкостью игры, а форсированием голосовых связок. Жалко артистов, которых заставляют надрываться ради бесовских целей руководителей постановки. Режиссер напоминает еще одну поговорку про братьев наших меньших: как не вертись собака, а хвост позади.
Коллектив омских артистов, впрочем, весьма крепок, и они выдерживают всё. Есть и существенные удачи. Хорош Руслан Шапорин, он давно приобрел собственную манеру игры, легко и непринужденно находит контакт со зрительным залом. Для этого ему достаточно лишь едва заметных жестов, слов или даже междометий. Он, как правило, ироничен, что выводит его на мгновенья из образа: вот он строгий и жестокий командор, но следует реплика не по тексту и он уже для зрителя свой парень. Похоже, это ему позволяется потому, что он наслаждается своей игрой, своим присутствием на сцене, делая это деликатно, пользуясь абсолютным доверием и взаимопониманием зала.
Иную игру показывает заслуженный деятель культуры Омской области Николай Михалевский в образе Тенорио — отца Дон Жуана. Он живописно красив, с небольшой бородкой, в брюках на подтяжках и распахнутом сюртуке. Умиляют его укороченные на современный молодежный манер брюки в щиколотках, которые делают его похожим на ребенка, а ведь сказано: если не будете как дети, не войдете в Царство Небесное. Он создает поистине библейский образ страдающего отца блудного сына. Ему сложнее библейского отца, потому что к тому сын возвращается. Дон Жуан не возвращается к отцу Тенорио, который всё время хватается за сердце и в конце концов умирает от сердечного приступа.
Трудно, вероятно, далась эта игра Николаю Михалевскому, который с любовью вырастил своих сыновей, а здесь ему пришлось остаться один на один с сыном-дьяволом. Нельзя не указать еще на одну уникальную особенность спектакля. Старший сын Николая Михалевского — Тарас, живя в Москве, является художником по свету в данном спектакле. Мало сказать, что Тарас поставил свет безупречно и акцентировано. Как не играть Николаю Михалевскому, если его освещает СЫН, а он играет роль ОТЦА? Что же получается? Отец играет, сын невидимо присутствует в виде света, ниспадающего на отца, и рождается ДУХ — художественный образ, создаваемый отцом и сыном. Браво, Михалевские.
Мне кажется, что это лучший образ, созданный на сцене в данном спектакле и в творческой деятельности Николая Михалевского вообще.
Визуально, кроме суеты, всё хорошо продумано: костюмы, цвет, свет, стиль. В числе постановщиков спектакля, кроме художника по костюмам (Елена Жукова) не зря значится известный в театральном мире консультант по стилю Сергей Данишевский. Он оставил свой след и в одежде персонажей, и в сценографии, и в духе спектакля.
Роль Донны Анны исполняет актриса Ирина Бабаян. Её, думается, можно поздравить с успехом. Она свободно танцует и порхает по сцене, ее легко подхватывают на руки то один, то другой персонаж. Ее Донна Анна лирична, эмоциональна, мила и была бы вполне положительна, если бы Фриш не заставил ее ночью слоняться в парке и отдаться первому встречному.
Куча трупов осталась после геометра Дон Жуана: заколол отца Донны Анны, а сама она утопилась, дворянин Лопес повесился, Тенорио скончался, остальные убитые не сочтены даже. Спектакль опровергает все общечеловеческие ценности, как-то: любовь, брак, семью, целомудрие, дружбу, честность, порядочность и воспевает «выдающегося любовника». И это лейтмотив всего спектакля. Устами сводницы Селестины воспеваются услуги особ публичного дома, которые обучены отрицать «выдуманные чувства и душевность», приравнивая их к бездушным элементам геометрии.
Зрители были в восторге от спектакля, а, значит, и от Дон Жуана, от него даже в первую очередь, как посланца дьявола. Следует ожидать, что так же радостно будет принят ими и грядущий антихрист, который окажется еще привлекательней артиста Егора Уланова.
На фото родители: отец Донны Анны — командор Севильи Дон Гонсало (Руслан Шапорин) и отец Дон Жуана — Тенорио (Николай Михалевский).
Распутник — любимый герой в Омском академическом театре драмы. Достаточно вспомнить такие спектакли, как: «Альбом», «Отец», «Рассказ неизвестного человека», «Орфей спускается в ад», «Три товарища», «Искупление», «Мария», «Август. Графство Осйэдж».
Многоопытный директор театра Виктор Лапухин и простец главный режиссер Георгий Цхвирава, которому всё равно, что ставить, превратили театр в идеологическое, религиозное и мировоззренческое болото. Отягчающим фактором является то, что они используют в своих безнравственных постановках опытных, профессиональных и талантливых артистов.
В свое время Ф. М. Достоевский назвал Омск «гадким городишком», но у него остались и яркие положительные впечатления от театра, в котором ставили спектакли сами каторжане. Слово Достоевского «гадкий», кажется, тяготеет над Омском и сегодня: в Иртыше ртуть, в Оми марганец, в воздухе система химических элементов Менделеева; разворованы и стерты с лица земли градообразующие заводы; тут и там догнивают ровесники пребывания Достоевского в Омске деревянные дома с проваленными крышами и выбитыми оконными рамами; как и везде, воруют чиновники и депутаты, и прочее, и прочее; разбегаются людишки, и не всем удается пристроиться в славную Госдуму или другие высшие органы власти.
Серьезную лепту в подобную репутацию Омска вносит академический театр. Что сказал бы Достоевский о нынешнем театре Виктора Лапухина? Скорее всего, как человек-пророк не сказал бы ничего, брезгливо не снизошел бы к оценке такого театра, оставив это заботой автора данного материала. Он только плюнул бы и предпочел тот кондовый каторжный театр, который находился в одной из казарм где-то в десяти шагах позади современного здания театра, где В. Лапухин паркует свой автомобиль.
Вот что писал Достоевский в «Записках из Мертвого дома»:
«Что за странный отблеск детской радости, милого, чистого удовольствия сиял на этих изборожденных, клейменых лбах и щеках, в этих взглядах людей, доселе мрачных и угрюмых, в этих глазах, сверкавших иногда страшным огнем». Тот каторжный театр не просто создавал атмосферу праздника, а облагораживал арестантов. В те дни не было чрезвычайных происшествий, «все как-то непривычно довольны, даже как будто счастливы. Человек нравственно менялся, хотя бы на несколько минут».
Побывать бы Виктору Лапухину вместе с министерством как бы культуры в том каторжном театре с целью заимствованием опыта. Сегодня они посещают спектакли, извращая сущность и назначение искусства театра, лишь с целью аплодировать (ладушки) любой мерзости на сцене и награждения постановщиков. Глядишь, и осознал бы Виктор Прокопьевич с Георгием Цхвиравой и их начальствующими чиновниками, что представляет из себя подлинный театр.
А показать бы тем каторжанам «со страшным огнем в глазах» нынешнего Дон Жуана — убийцу и распутника, озверели бы они еще больше. Разгромили бы, глядишь, свои казармы, перевернули бы и подожгли автомобили начальников и пошли громить еще оставшиеся киоски и ресторанчики мелких и средних предпринимателей, оставляя их без средств к существованию.
Осталась бы одна надежда на доблестные силовые структуры, которые были всегда: опричники, жандармерия, полиция и прочее. Мир всем.
